Южный крест

Нет весов, на которых можно взвесить действия в бою. Есть задача и боевой приказ… Рассуждать начинают после, когда ничего уже нельзя исправить, когда не надо искать виноватых и правых. Потому что правы были все.

Бесспорно правыми остаются лишь мертвые.

— Вперед! Приказываю — вперед!

Словно ударили по голове.

— Вперед!

Кровавая пелена перед глазами пропала. Близко, вплотную увидел капитана Веригина.

— В атаку! Впере-ед!

Потом, через пятнадцать минут, старший лейтенант Агарков, как ни старался, не мог вспомнить ничего, что было вслед за этим приказом. Он лишь видел пистолет перед глазами.

— Почему остановились?

Мишка рванулся к Веригину:

— Стой!

Потом не мог поверить самому себе. Стараясь припомнить, не мог допустить, что велел остановиться командиру батальона.

— Я положу всю роту!

А в глаза холодно и мрачно глядел пистолет. И никто не знал, как правильно и как неправильно. Но комбат Веригин имеет право и власть… Михаил Агарков должен подчиниться. И умереть.

— В атаку!

Капитан Веригин поднялся во весь рост.

Старший лейтенант Агарков вскочил. Пропали земля и небо, пропало все. Не было ни каменной стены, ни пролома, ни свинцовой метели. И наплевать ему было — жить или умереть…

Остался лишь капитан Веригин.

И если бы в эту минуту спросили: жить ему, Михаилу Агаркову, иль капитану Веригину, без раздумий ответил бы: «Капитану Веригину!»

Но никто не спросил. И не было мыслей…

— Рр-рота-а!..

Он крикнул, подал команду во всю силу своих могучих легких, покрыл и словно бы приглушил на мгновение дробную побежку пулеметов. Шагнул в пролом, навстречу огненным трассам, и, словно оступился, словно сорвался с крутояра, полетел вниз головой. Не помнил, не знал, куда бежит, куда и зачем ползет. Не было немцев, жизни или смерти. Он хотел только догнать капитана Веригина. Видел истоптанный синий снег и комья черной земли, перепрыгивал, спотыкался через людей… Эти люди не шевелились — наверно, были мертвые.

Старший лейтенант Агарков падал, хватал ртом снег и землю и опять вскакивал, поднимался в сумасшедшей, бездумной ярости.

А по ногам — словно огромной дубиной, и нет человеческих сил удержаться…

Не осталось больше сил.

— Вперед!

Крикнул или только подумал? Может быть, команду подал кто-нибудь другой… Но — все равно — нету сил. И хорошо бы полежать еще. Одну минуту. Пока не будет команды.

А кто должен командовать?

Михаил понимает, что командовать должен сам. Однако нету сил. А может быть, никого не осталось, всех положили?

Капитан Веригин — где?

Старший лейтенант Агарков поднял голову, увидел все тот же истоптанный снег, все те же огненные трассы, каменные развалины… Это оттуда, из этих развалин, немцы метут пулеметами. Сколько до них — метров сто, не больше? Рядом ползет боец…

— Куда?! — кричит Михаил.

Тот не отвечает, только мычит. Лицо в крови. А вон еще…

Старший лейтенант Агарков понимает, что атака захлебнулась, надо отходить. Он не хочет, он не может смириться с этим и чего-то ждет. Вон ползет еще один, легко и ловко, словно ящерица. Анисимов?

— Товарищ старший лейтенант. Приказ… командира полка…

Анисимов говорит с придыхом, ему не хватает воздуха.

— Приказано отходить! — и, словно испугавшись единственного слова, заторопился: — Доподлинно приказал вернуться на исходную!

В голове холодный сквозняк: кончено.

— Комбат Веригин жив?

— Не знаю, — тотчас отозвался Анисимов. — Савченко и Молоканов доподлинно убиты. У меня на глазах. Политрук Коблов жив.

— Он что, тоже ходил?

— А как же? — удивился Анисимов. — Доподлинно… Ускреблись мы, значит, а там командир полка. Меня, значит, — назад. Доподлинно, значит, вас разыскивать. Мол, вернуться на исходную.

Бой затихал, накрывала ночь. Только с немецкой стороны бил, словно ошалел, не мог остановиться крупнокалиберный пулемет. Прилетела, разорвалась мина. Потом сделалось тихо, даже пулемет замолчал. Редкие, неуступчивые бухали винтовочные выстрелы. Как будто не могли до конца успокоиться, словно хотели вернуться и доказать…

— Закурить и то не дали, — пожаловался Анисимов.

Михаил не понял:

— Кто не дал?

— Да все командир полка!

Кажется, только теперь Михаил Агарков пришел в себя: увидел вечернее небо и кем-то брошенную шинель. Проследил, как взвилась ракета. Долетела до самого верха, уронила каплю, другую… И погасла. Как не было.

Михаил пополз.

Коробка, из которой начали последнюю атаку, оказывается, рядом. Не верится даже. Уложили, как миленьких. И сейчас придется докладывать…

В каменной коробке тихо. Михаилу начинает казаться, что никого нет, что в роте остались только он да Анисимов. И не стреляют нигде. Ни единого выстрела. Михаил оглянулся: темно и тихо. Поблескивают цигарки, бойцы курят молча. Оно понятно… Рядом щелкнули зажигалкой. Вспыхнул, загорелся огонек. И Михаил увидел глаза. Он увидел не руки, не цигарку — глаза. Капитан Веригин? Темная, кровавая стежка из-под каски — до самого подбородка. И сумасшедшие глаза. Михаил подался вперед:

— Товарищ комбат…

Может, ошибся? Может, не Веригин?

— Товарищ комбат, — опять позвал Михаил.