Южный крест

— Это ты, Миша? — отозвался Веригин. Голос глухой, заледенелый, чужой. Как будто схватило, сковало грудь лютым морозом. — Это ты, Миша? — переспросил капитан Веригин измученно и безразлично. — А я — боялся… Думал — нету. Коблова видел, а тебя — нет. Выходит, поживем, — и завернул длинное ругательство.

В пролом влетел, ворвался ветер, кинул сухого колючего снега, дунул в самое ухо:

— У-у-у!..

— Ничего, — сказал Мишка, — утром покажем емину мать.

Послышались голоса бойцов, кто-то уронил, загремел котелком, кто-то нервно засмеялся, точно оправдывался, или пытался обличить…

И голос Шорина:

— Жрать нам дадут сегодня или не дадут? Анисимов, ты ведь доподлинно знаешь — дадут или не дадут?

И сразу все стало на прежнее место: надо только обойти расположение роты, сделать связь, пустить разведку… Может, никакого Паулюса… Утром говорили — сидит Паулюс. А сейчас, может, уже нет?

Рядом сказали:

— Паулюс не Паулюс — добивать надо.

Степенный голос ответил:

— Что касаемо до меня, не стал бы я валандаться. Надо, ребята, главную войну догонять, эти сами подохнут.

Михаил спросил:

— Гришка твой — знаешь?

Капитан Веригин шумно потянул воздух:

— Знаю.

Подошел боец, дохнул махорочным перегаром:

— Товарищ комбат, командир полка требует вас. И старшего лейтенанта Агаркова.

Капитан Веригин опять потянул воздух, но теперь по-другому, настороженно:

— Миша, ты понял? Сейчас будет вздрючка. Так сказать, на месте происшествия.

— А какое такое происшествие? — огрызнулся Михаил. — Просто война. Понимаешь, война еще не кончилась!

— Ха! — В потемках не было видно, но Михаил живо представил себе, как Веригин оскалился. — Сейчас ты объявишь это полковнику Крутому. Объяснишь в популярной форме.

— А что, думаешь, испугаюсь?

— Знаю, не испугаешься. Вот за это сейчас и получим, — поднялся, спросил в темноту: — Где он?

— Командир полка? Да тут, в подвале ждет.

— В каком подвале?

— Да тут… Немцы бункер сделали прямо в коробке.

Полковник Крутой сидел в шинели, в папахе, насупленный и строгий. На чистом лице шатался свет от керосиновой коптилки.

— Пофорсили? — спросил он, не меняя позы, не меняя выражения лица. И сам ответил: — Пофорсили.

Михаилу Агаркову показалось, что даже губы у него не шевельнулись.

— Я спрашиваю!..

Агарков и Веригин стояли навытяжку.

— Я спрашиваю! — повторил полковник Крутой.

Капитан Веригин шагнул вперед:

— Форсить мы перестали еще под Харьковом, товарищ гвардии полковник!

Лицо Крутого не шевельнулось. Лишь пальцы, что лежали на дощатом столе, заторопились, забарабанили в нервной спешке. И остановились. Было похоже, полковник Крутой на чем-то споткнулся.

— Сколько потеряли? — спросил он.

— Не знаю, — ответил капитан Веригин. — Вот командир роты тоже не знает.

— А я знаю! — громко и жестко сказал Крутой. — Когда мало думают, много теряют! В атаку, на кинжальный огонь пулеметов, в рост!.. На это нужна смелость, ничего не скажешь. Но кроме смелости еще и разумность должна быть! А у вас как в кино: раненый политрук не оставляет поле боя, своим примером вдохновляет бойцов!.. Командир батальона поднимается первым! — Повторил досадливо: — Кино!

— Если в кино показывают вот так, значит, показывают правильно.

Кто это, Коблов? Ну да, Коблов. Сидит в углу, в тени, раненую ногу вытянул. Боком сидит, неловко. Видать, рана донимает. А голос все такой же, не меняется, не гнется.

— Кино. — Полковник Крутой как будто не слышал Семена Коблова. — Я спрашиваю… всех троих.

Веригин почувствовал, как под самый кадык подвалило бешенство: не захлебнись атака, преодолей оборону, небось не спросил бы. Все были бы правы, все были бы молодцами. А теперь надо держать ответ…

Михаил Агарков незаметно толкнул локтем: тебе отвечать. И капитан Веригин толкнул Мишку: без тебя знаю.

— Батальон выполнял ваш приказ…

Капитан Веригин произнес эти слова негромко, устало и от того, казалось, безразлично. Нет, он не намерен ни укорять, ни обличать… Он всего лишь отвечает на вопрос. А полковник Крутой вскинул голову. Словно от удара:

— Я приказал — выйти к универмагу!

Капитан Веригин увидел вдруг морщинки на лице полковника Крутого, синие дуги под глазами и седину на висках. Впервые увидел седину. Лицо утомленное, усталое и как будто виноватое. А вот уже нет никакой виноватости. Брови насупленные, глаза строгие. Но капитан Веригин тоже не из ласковых. Шагнул вперед, уперся в край стола. Повторил с тихим бешенством:

— Был приказ….

— Скажи — Паулюс! Не удержались от великого соблазна! Видели — огневые точки не подавлены, надо отойти. А вы — в рост на пулеметы!.. Потому что — Паулюс. Я на него плевать хотел! Ясно? Я не намерен жертвовать людьми, чтобы часом раньше…

В душе капитана Веригина поднялись и стали на дыбы боль и досада. Разве думал он про Паулюса, когда шел в атаку? Не вспомнил, не помянул. Просто не хотел уступать, не хотел оставлять на снегу своих бойцов.

И был приказ…

— Товарищ гвардии полковник!..

Крутой покачал головой:

— Эх, Веригин, Веригин… Дорогой ты мой…