И все затихло, неожиданно, внезапно, только из-за поворота, где ход сообщения затянуло дымом, донеслось пропитанное болью: «Ой! О-о-о!..»
Рядом вырос боец, и Веригину показалась противоестественной прямая широкоплечая фигура, автомат поперек груди и рука у самой каски… Голос тугой, словно замороженный:
— Товарищ старший лейтенант… В первом взводе двенадцать бойцов и два противотанковых ружья. Батарея разбита, легкораненые в строю. Тяжелые…
Командир взвода осекся, обессиленно кинул руку вниз.
— Из двенадцати человек сколько раненых?
— Десять, товарищ старший лейтенант.
Веригин силился и никак не мог вспомнить фамилию командира первого взвода. Младший лейтенант. Две недели, как из училища. Лица не разглядишь — только бинт под козырьком каски да темное, точно мазутное, пятно на щеке… Спросил:
— Как же… будем?
Командир взвода ответил нехотя и вяло, как будто сидел на завалинке:
— Не знаю. — Помолчал, прибавил тверже: — Как приказано, так и будет.
Веригин понял, как трудно стоять взводному, как трудно говорить. Этому девятнадцатилетнему парню, как и ему, Андрею Веригину, больше всего хочется упасть вот тут же, где стоит, рядом с убитыми, и уснуть.
— Ты выпей, — предложил Веригин. — Легче станет.
— Да нет…
— Легче станет, — повторил Андрей. — Откуда родом-то?
— Агарков я, Михаил Агарков, — и, точно поняв, что спрашивают не об этом, заторопился: — Из Сталинграда. Вы знаете? — СТЗ, Верхний поселок, дом пятьсот сорок один… — Решил, что подробности не нужны, замолчал. Но ему очень хотелось рассказать, как хорошо у них в поселке, что это лучшее место в стране, и Михаил снова заговорил, заторопился: — Вы знаете, у нас нет улиц. Вообще-то есть, а названий нет. Просто — номер дома и квартиры, — доверительно тронул командира роты за плечо, заглянул в глаза: — Во всех районах улицы с названиями, а в Тракторозаводском нет. — Засмеялся, точно сделал великое открытие для себя и для других: — Вот нет — и все.
— А знаешь, — сказал Веригин, бессознательно желая подбодрить парня, — командир дивизии — тоже сталинградец.
— Правда? — удивился Агарков. — Вот здорово! — Скажи… Если доведется увидеть — спрошу самого. Не верите? Честное слово, спрошу.
Веригин сказал:
— Это я точно знаю.
Они пошли по окопам, плечо к плечу, спотыкаясь, перешагивая через людей. То ли это были мертвые, то ли живые… Шли молча. О чем говорить, не знали. Да и не хотели.
Рядом блеснул светлячок цигарки, и — тихий со вздохом голос:
— Ты пожуй сухарик. И еще огонек…
Сверху посыпалась земля, в окоп свалился солдат. Послышался громкий, с придыхом, шепот:
— Товарищ комвзвода…
Веригин почувствовал плечом, как Михаил Агарков шатнулся:
— Это ты, Ганюшкин?
— Так что фрицы ужинают, товарищ комвзвода. Посудой гремят, смеются. Не похоже, чтоб полезли на ночь глядя.
— Вот, доложи командиру роты.
И солдат, как видно одинаковых лет со своим командиром, повторил все слово в слово. Помолчал, помялся. Потом покашлял, опасливо и нерешительно:
— За ихними окопами, далеко, моторы гудят. Должно, танки…
— Может, и танки, — безразлично сказал командир взвода. — Утром увидим.
Веригин мысленно согласился: танки.
Только встречать их некому и нечем. Если только пополнят к утру…
Когда вернулись, Мишка Грехов спал. Веригин пошарил возле него, нашел фляжку, отвинтил, протянул младшему лейтенанту:
— Выпей.
Тот опять отнекнулся. И, как видно смущаясь, признался:
— Я только один раз пил. Позавчера. Выдали всем, я и выпил. Да нет, на выпускном еще… Ребята в училище пили, а я нет. Знаете, не идет она мне.
Последние слова произнес серьезно, даже сердито, но получилось смешно. В другой раз Андрей Веригин рассмеялся бы. Но в другое время, в другой обстановке, наверно, не сложился бы такой разговор…
Все-таки Михаил взял фляжку.
— Я возле цирка жил. Зимой каждый день французскую борьбу смотреть ходили. Яна-цыгана, Циклопа… Наша соседка билетершей работала, без билета пускала. На другие представления не ходил, а на борьбу — обязательно. Цирк у нас на Тракторном замечательный, купол — во! — Агарков поднял руки — показал, какой огромный в Сталинграде цирк.
«Мальчишка, — с нахлынувшей нежностью подумал Веригин. — Совсем мальчишка». Захотелось чем-нибудь порадовать его. Сказал:
— Я был в Сталинграде, видел.
— Да ну? — изумился Агарков. — По-моему, такого цирка во всем Союзе нет.
— Может, и нет, — согласился Веригин и спросил: — Легче, выпил-то?
— Правда, легче, — сказал Агарков и тихо засмеялся.
— Ты ляг, усни, а я пройду по расположению. Потом разбужу.
— Ладно, — согласился младший лейтенант. — Может, и усну…
Веригин покопался в карманах, закурил. Глотал махорочный дым, глядел вверх, на редкие синие ракеты. Где-то недалеко прерывисто гудел «кукурузник», потом затих, и тут же послышались взрывы гранат — кучно и слабенько… Веригин опять уловил гул самолета… В ту же минуту с немецкой стороны заторопились зенитки.
«А у нас и противовоздушного нет ничего», — тоскливо подумал Андрей. Бросил окурок, затоптал. Нагнулся, позвал:
— Агарков…