Южный крест

Тот не ответил. Веригин опустился на колени, зажег спичку: младший лейтенант спал, прислонившись головой к Мишке Грехову; лицо совсем детское, выпачканное кровью. А плечи широкие, сильные и сапоги — огромные… «Не убьют — богатырь будет, — подумал Андрей. И твердо решил: — Не убьют».

Поднялся и опять закурил. Услышал царапанье ложки о котелок и давешний голос:

— Возьми сухарик. Только обдуй.

С немецкой стороны доносился гул танковых моторов. То затихнет, то опять — совсем уже явственно… «Выводят на исходную, — подумал Андрей. — Ну что ж, встретим». А как и чем — сейчас не подумал. Что из того — подумает иль не подумает старший лейтенант Веригин? Командир роты, он для того, чтобы первому подняться навстречу смерти. И чтоб не уйти, не бросить окоп, если приказано стоять.

Только и всего.

* * *

Вокруг стола, над картой, стояли Жердин, Добрынин, Суровцев и начальник артиллерии — маленький, шарообразный полков-пик с небритым насупленным лицом. Он сказал:

— Снарядов — по одному боекомплекту, товарищ командующий.

Суровцев бросил на карту красный карандаш:

— Я не вижу смысла. — Развязал шарф, выпростал жилистую шею, мельком глянул на Добрынина, точно спрашивал позволения, и — прямо, в упор — на генерала Жердина: — Где, куда девались подвижные соединения? Сегодняшний день показал, что мы упустили момент. О наступлении не может быть речи. Противник наносит танковый удар из района Славянск — Краматорск вдоль Северского Донца на северо-запад, — взял карандаш, поискал на карте. — На севере, из района Волчанска, противник тоже повел наступление… Намечается гигантский мешок. Война только начинается, главное, что мы должны, — это сохранить свои силы. Мое мнение — начать немедленный отход.

Отступил на шаг, подался в тень.

Начальник артиллерии снял фуражку, опасливо приложил руку к бритой голове:

— Да вы что?.. До Харькова двадцать километров. Еще одно усилие… На главном направлении за ночь соберу всю артиллерию. Красноармейцы сделают невозможное…

Добрынин повернулся к нему решительно:

— Они уже сделали… А мы?.. — Проглотил удушливый комок, прибавил поспешно: — Я присоединяюсь к мнению начальника штаба.

Генерал Жердин шевельнул тяжелым подбородком:

— Разговоры об отходе запрещаю! Если фронт не создаст предпосылки для продолжения наступления — тогда… Всю ответственность возьму на себя… Но пока — надеюсь. — Огляделся, сказал тихо: — Не вижу комиссара дивизии.

Добрынин ответил, не подымая головы:

— С вечера — в триста тринадцатом полку.

— Он что же, в знак протеста?..

— Триста тринадцатый полк стоит на танкоопасном направлении, товарищ командующий.

Наверху, за тремя накатами, было тихо. Огонек в снарядной гильзе потрескивал, коптил, командиры вокруг стола молчали. Было слышно, как часто дышит подполковник Суровцев.

— До полуночи проверить тыловые службы, — и Жердин надел фуражку. — Всех, способных держать винтовку, — на передовую. Машины надежно укрыть, заправить бензином. Шоферов не трогать.

Из блиндажа выходили молча. Кивали, поспешно кидали ладонь под козырек. Смотрели строго… В глазах не было несогласия, была только готовность, но именно эта готовность подчеркивала внутренний протест… Они готовы были умереть, но своей готовностью словно призывали командующего к решительности и разумности.

Ну да, так и есть.

Под самую ложечку ткнули острым и холодным. Боль ударила в голову, генералу Жердину захотелось расстегнуть верхнюю пуговицу…

Штаб армии разместился рядом со штабом семьдесят восьмой дивизии, полковнику Добрынину уходить было некуда. Смотрел на командующего прямо и смело. А генерал Жердин молчал. Знал, что Добрынин сейчас заговорит. И тот заговорил:

— Мы несем ответственность не только перед командованием, но и перед бойцами. Перед собственной совестью…

Подполковник Суровцев замахнул шарф за спину, кашлянул глухо:

— По-моему, это уже лишний разговор.

В голосе, в словах были и несогласие с командующим, и осуждение, и готовность подчиниться.

Жердин так и понял.

— Иван, — сказал он. — Если мы уцелеем… Если уцелеет армия, заберу Григория Ильича начальником штаба к себе.

Этим он высказал и понимание обстановки, и готовность разделить участь своих солдат… Он высоко ценил подчиненных, приказал достойно встретить завтрашний день, завтрашний бой и все, что неизбежно произойдет вслед за этим. Командующий не исключал ни чужой, ни собственной гибели. Лишь бы эта гибель не стала бессмысленной, будь твоя только смерть или погибнет вся армия.

Генерал Жердин произнес лишь несколько слов. Но высказал все.

Командир дивизии и начальник штаба молча взяли под козырек.

* * *

— По места-а-ам!

Старший лейтенант Веригин слепо бежал по окопу с пистолетом в руке, на кого-то, на что-то натыкался, его мотало от стены к стене, он падал, вскакивал и опять бежал…

— По местам!

Немецкие самолеты только что отбомбились, в окопах стоял тротиловый смрад, трещали, занимались огнем бревна разбитого блиндажа, кто-то громко матерился, повторял одно и то же ругательство…