Южный крест

Спустился благополучно, вместе с Пабло они обвязали первого рыбака, за полтора дня и две ночи окостеневшего в рубке, с синим от холода лицом и стучащими зубами, Геннадий одной рукой соорудил узел. Хорошо, в наборе морских узлов имелся один, который можно было завязать одной рукой — узел с достойным названием "беседочный", им Москалев и воспользовался.

Военные дернули, рыбак улетел в высокую мутную волну и через две минуты уже танцевал на палубе спасателя, стряхивая холодную воду и повизгивая от радости: жив он, жи-ив…

Спасатели снова закинули веревочный конец на ланчу, Пабло выволок из рубки следующего рыбака. Далее все повторилось, второй неудачник, мало чем отличающийся от первого, может, лишь только тем, что он громче стучал зубами, через пару минут также танцевал на палубе среди военных.

Сложнее всего было переправляться самому Геннадию. Он уходил с ланчи последним, обмотался веревкой, завязал беседочный узел, шагнул в пустоту, оставшуюся после ушедшей волны, и заработал ногами, помогая тем, кто выбирал конец.

И хотя в суматохе той, в непрекращающемся реве шторма, думать было не о чем, — кроме собственного спасения, естественно, Геннадию так сдавило горло и так захотелось домой, что он невольно подумал о душе своей.

А в душе было пусто, горько, хорошо, что хоть боль в плече немного отпустила, но это ничего не значило: ведь самая страшная боль — не физическая, а совсем другая…

Одной рукой, здоровой, он держался за веревку, вторая висела неподвижно, болезненной плетью, реагировала на всякое, даже малое прикосновение. Ревущая вода, крутила его, трепала, как хотела, пробовала оторвать от веревки, но Геннадий, несмотря на усталость, бессилие, боль, не выпускал конец, утопить его можно было только с веревкой, выдрав ее из гнезда на корабле.

Намучился Москалев больше всех; когда его вытащили на палубу, он растянулся на мокром просоленном железе неподвижно, не в силах даже пошевелиться, дышал тяжело, не веря своему спасению, но когда его ухватил за пояс матрос-чилиец, поднимая на ноги, Геннадий протестующе помотал головой:

— Я сам. Са-ам, ясно?

Спасательный корабль, пришедший за ними, был небольшой, тяжелый, он походил на угловатый обломок скалы, океан со скалой справиться не мог — это было все равно, что пытаться размолоть железную болванку. В каюте, куда привели Геннадия, было тепло, в железных солдатских кружках был заварен крепкий чай. Сахара в него положили столько, что он не просто стал сладким, он превратился в сироп.

Спасатель развернулся около ланчи, — была бы возможность, он сделал бы круг, чтобы экипаж попрощался с судном, но этого не получилось — мешала сеть. Стекла в рубке были уже выбиты, мачта накренилась, — едва люди покинули шхуну, как она начала разваливаться. Ну словно бы что-то почувствовала… Пока люди были на ней — держалась, как только ушли — стала расползаться.

Геннадий глянул в иллюминатор, губы у него печально дрогнули — заработать денег на дорогу домой опять не получилось. И судно погубили. Геннадий вспомнил, что уже в океане, во время плавания, Пабло проронил, что хозяин ланчи не он, а другой человек, который взял кредит в три миллиона песо, чтобы начать заниматься доходным рыбным бизнесом; в долларах сумма не очень большая, но по чилийским реалиям все-таки весомая… В Чили процветает нищета. Что Пабло скажет хозяину ланчи, как будет объясняться?

Хозяина ланчи, взявшего кредит, было жаль.

Москалев откинулся к стенке каюты, потревожил себе плечо и, не удержавшись, застонал. На стон заглянул морской офицер. Не может быть, чтобы он услышал стон Геннадия, но с другой стороны…

— Я врач, — сказал он. — Что с вами?

— Плечо, — пожаловался Геннадий, — сильно болит плечо…

Москалев с трудом стянул с себя куртку, тельняшку снять не смог, она словно бы приросла к телу, стала его второй кожей. Врач аккуратно, едва прикасаясь к тельняшке кончиками пальцев, обследовал плечо, нахмурился.

— Плохо дело, — произнес он бесстрастно, не его же это боль, в конце концов, чего ему заниматься переживаниями? — Плечо выбито. Цела ли кость, покажет только рентген.

Геннадий стиснул зубы, поморщился. Спросил:

— В какой порт мы сейчас плывем?

— В Вальпараисо. В Вальпараисо, к слову, самые лучшие во всем Чили госпитали.

Госпитали-то лучшие, ногу могут поменять местами с рукой, врезать человеку жабры, чтобы он стал наполовину рыбой, пришить хвост тому, кто хочет, но к чудо-медикам ему попасть не дано — для этого нужны чилийские документы… Хотя бы вид на жительство. А чилийских бумаг у него нет, он здесь — чужой.

— В госпиталь нужно, только в госпиталь, — сказал ему врач, тронул за плечо, явно желая подбодрить, улыбнулся виновато и ушел.