К Рождеству мы достигли почти 150° долготы и 56° южной широты. Оставалось еще немногим больше 900 миль до тех мест, где можно было ожидать встречи со сплошными льдами. Наш чудесный западный ветер, который в течение многих недель так замечательно гнал нас вперед, освобождая от всяких забот и не давая нам опаздывать, теперь прекратился. Ради разнообразия нам пришлось опять несколько дней сражаться со штилем и противным ветром. 23 декабря наступило с дождем и юго-западным свежим ветром; это пока не очень веселило нас. Для устройства в этот день небольшого веселого праздника нужна была хорошая погода, иначе всякую попытку испортила бы вечная качка. Мы уже примирились с той мыслью, что такова уж наша судьба – встретить сочельник в шторм, брать рифы и вообще заниматься всякой подобной прелестью. Так бывало уже не раз. Но, с другой стороны, каждому из нас хотелось пережить приятное и праздничное настроение. Давно уже мы жили будничной жизнью. Как я уже сказал, 23 декабря не предвещало ничего хорошего. Единственным напоминанием о Рождестве были хлопоты Линдстрема, желавшего, несмотря на качку, приготовить нам «скупого рыцаря». Мы уверяли его, что он просто должен раздать всем по порции, так как существует распространенное мнение, что «скупой рыцарь» вкуснее всего прямо со сковороды, но Линдстрем не хотел и слушать. Произведение его искусства пока что было спрятано под замок. А мы должны были удовольствоваться одним только запахом.
Утро сочельника наступило при такой прекрасной погоде и при таком тихом море, каких мы не видали уже целые недели. Судно шло совершенно ровно и спокойно. Поэтому ничто не мешало нам приготовляться к торжеству, сколько нашей душе было угодно. Днем рождественская суматоха была в полном разгаре. Носовой салон был вычищен и вымыт, так что риполиновая краска и медь соперничали друг с другом в блеске. Рённе украсил рабочее помещение сигнальными флагами, и транспарант с милыми старыми словами: «Со счастливым Рождеством!» светился над дверями салона. Лейтенант Нильсен усердно работал там, проявляя незаурядный талант декоратора. Граммофон был перенесен в мою каюту, где его поставили на доске, подвешенной под потолком. Задуманное трио на рояле, скрипке и мандолине пришлось отменить, так как рояль был совершенно расстроен.
Различные члены нашего маленького общества появлялись один за другим, столь вылощенные и нарядные, что многих из них даже трудно было сразу узнать. Бородатые подбородки были выбриты начисто, что особенно меняло человека. В пять часов мы остановили машину и все собрались в переднем салоне. На палубе оставался только один рулевой. Наше уютное жилое помещение при тусклом свете массы разноцветных ламп имело сказочный вид; сразу настроение поднялось. Вся честь принадлежала стараниям декоратора и тем, от кого мы получили все наши украшения.
И вот мы уселись вокруг стола, ломившегося под тяжестью мастерских произведений кулинарного искусства Линдстрема. Я воспользовался минутой, чтобы отдернуть занавеску в средней каюте и завести граммофон. Раздались звуки рождественского гимна.
Пение возымело свое действие. При слабом освещении было плохо видно, но мне показалось, что кое у кого из этой маленькой кучки закаленных мужчин, сидевших вокруг стола, блестели на глазах слезы. Я уверен, что мысли всех были направлены в одну сторону. Они неслись домой через весь длинный путь, пройденный нами, неслись туда, на север, на нашу родину; мы могли только пожелать, чтобы и им всем было там так же хорошо, как нам здесь. Ведь нам, действительно, было очень хорошо. Тоска по родине быстро уступила место шуткам и веселью. Во время ужина первый штурман выступил с собственноручно написанными шутливыми стихами, имевшими огромный успех. Каждому из присутствовавших был посвящен стих, в котором более или менее ярко изображались его грешки и слабости. Стихи сопровождались краткими примечаниями в прозе. Стихами и декламацией автор вполне достиг своей цели – уложить нас от смеха в лоск.
В кормовом салоне был изящно накрыт стол для кофе и на стол поставлены огромные запасы рождественского печенья работы Линдстрема. Посередине стола красовался величественный кранцекаке[14].
Пока мы воздавали должную честь всем этим прелестям, Линдстрем был чем-то занят в носовом салоне «Фрама». Когда мы после кофе опять перешли туда, там стояла небольшая красивая, вся разукрашенная елка. Ветки на ней были искусственные, но удивительно xopoшo сделаны. Она великолепно сошла бы за елку, только что срубленную в лесу. Это тоже был подарок из дома.
И вот началась раздача подарков. Была масса красивых, забавных вещей. Всем позаботившимся о нас мы должны принести горячую благодарность – они помогли нам сделать Рождество тем, чем оно осталось для нас: светлым воспоминанием о далеком плавании.
В 10 часов вечера елочные свечи погасли, и праздник кончился. Он прошел удачно с начала и до конца. И когда началась опять будничная жизнь, у всех нас было что вспомнить.