Южный Урал, № 12

А пока еще рано сеять, рано вести в наступление трактора. Пока все силы должны быть отданы подготовке этого наступления. Как во всяком бою, успех наступления зависит от того, как подготовлены к нему люди и техника, командиры и рядовые.

На большой горушке, что возле центральной усадьбы Увельской МТС, стоит невысокий, стройный человек, жадно вдыхает сладковатые запахи подступающей сюда весны, пристально вглядывается узковатыми, покрасневшими от бессонницы глазами в затянутую туманом даль, шевелит губами, будто решает про себя трудную задачу.

— Да, плохо, — говорит он вслух, и его голубые глаза темнеют, начинают отсвечивать серым металлическим блеском. Он курит одну за другой сырые, неразмятые папиросы, комкает их, кидает на побуревшую, мокрую траву и, решительно повернувшись, идет к машине.

— К Прекрасному? — угадывает шофер.

— К нему.

И «Победа», разбрызгивая комья грязи, медленно выезжает на оплывающую жирную дорогу.

НЕ КРИВО ЛИ НАЧИНАЕШЬ, НИКОЛАЙ ФЕДОРОВИЧ?

Может, три, а может, две недели оставалось до сева, когда область сняла с работы директора крупнейшей машинно-тракторной станции района Ивана Петровича Прекрасного. Прекрасный был снят безоговорочно и должен был пойти на низовую работу в другой район, где не корили бы его люди за ошибки, допущенные в Увельке.

А ошибки эти были серьезны и многочисленны. Тракторный парк станции даже наполовину не был готов к севу, прицепной сельскохозяйственный инвентарь находился бог его знает где — часть в колхозах, часть брошена на полях, — и никто в МТС как следует не занимался его ремонтом. И нетрудно догадаться, что дисциплина в МТС хромала на обе ноги, немало трактористов махнуло рукой на ремонт.

Молодой директор МТС Прекрасный метался от мастерских к колхозам, нервничал, кричал, подстегивал людей приказами, наказал чуть ли не половину трактористов, скрипел по ночам зубами от собственного бессилия, обходил стороной за много кварталов райком партии.

Недаром обходил. Чуть не на каждом пленуме райкома, чуть не на каждом активе, бюро, совещании били Ивана Петровича Прекрасного смертным боем, пламенно ругали за всякие срывы и провалы, и секретарь райкома, несколько недель тому назад уехавший на другую работу, говорил членам бюро:

— Не очень-то у нас прекрасный директор!

И члены бюро райкома, немножко поеживаясь от грубоватой шутки секретаря, в душе считали, что по существу дела секретарь-то прав.

И вот областное управление сельского хозяйства, резко сформулировав приказ, сняло с работы Ивана Петровича Прекрасного.

В тот же день, в который служебная почта донесла этот приказ до Увельки, новый секретарь райкома выехал в Челябинск. Пока черно-серая, сильно облинявшая «Эмка» тащилась по размякшей дороге в область, секретарь райкома успел основательно выспаться, выкурить пачку папирос и продумать добрый десяток очередных неотложных дел.

Придя в кабинет секретаря обкома, Николай Федорович не стал тратить времени на лишние разговоры и высказал свою просьбу:

— Приехал за Прекрасного заступаться. Помогите оставить его на месте.

Секретарь обкома посмотрел на невысокого человека в вылинявшем рабочем пиджаке и сказал как можно мягче:

— Не криво ли начинаешь, Николай Федорович?

Секретарь убежденно покачал головой:

— Нет. Не криво.

Тогда секретарь обкома обошел стол, усадил нового районного работника в мягкое кресло, сел рядом и, в нетерпении постукивая пальцами по коленям, распорядился:

— Ну, выкладывай, что там у тебя, товарищ Соколов.

И секретарь райкома «стал выкладывать». Он рассказал, что знает Ивана Петровича давно, еще с тех пор, как тот под началом у него, Соколова, работал главным агрономом машинно-тракторной станции, как хорошо показал себя тогда этот молодой человек, как горел он на работе и как любили его люди машинно-тракторной станции за молодое это, святое это горение.

— Что же с ним случилось в Увельке? — не вытерпел секретарь обкома.

— Случилось то, — продолжал Соколов, — что часто случается с энергичными, но малоопытными работниками. Что бы поговорить руководителям района с новым директором станции: где был, что делал, как представляешь себе новое дело? Ничего этого не сделали. Уцепились за какую-то ошибку Прекрасного, наказали. Потом еще раз наказали. Наказали да еще предупредили: «Не дорожишь ты партбилетом, товарищ Прекрасный». Ну, и сбили человека, заставили за многие дела хвататься, ничего до конца не доводить, приказами сыпать.

Соколов помолчал.

— Я вины с Прекрасного не снимаю. Не ребенок, своя взрослая голова на плечах. Но я убежден: при поддержке Иван Петрович будет отлично работать.

И заключил:

— Я прошу оставить его на старом месте и считать, что я несу за Прекрасного прямую личную ответственность. Еще я могу твердо обещать: за год МТС уйдет из числа худших. Это пока на первое время.

Секретарь обкома долго молчал, стучал пальцами по коленям, изредка бросал внимательные взгляды на Соколова, курил.