Южный Урал, № 2—3

— Прежде, когда за барином жили, бывало, как погонят мужиков на прииски, так бабы коровами ревели. Потому, известно, каторжная наша приисковая жизнь. Ну, а тут, как объявили волю да зачали по заводам рабочих сбавлять, — где робило сорок человек, теперь ставят тридцать, а то и двадцать, — вот мы тут и ухватились за прииски обеими руками… Все-таки с голоду не помрешь. Прежде один мужик маялся на прииске да принимал битву, а теперь всей семьей страдуют… И выходит, что наша-то мужицкая воля поравнялась, прямо сказать, с волчьей! Много через это самое золото, барин, наших мужицких слез льется. Вон погляди: бабы в брюхе еще тащат робят на прииски, да так и пойдет с самого первого дня, как колесо: в зыбке старатель комаров кормит, потом, чуть подрос, садись на тележку, вози пески, а потом становись к грохоту или полезай в выработку. Еще мужику туды-сюды, оно и тяжело, а все мужик — мужик и есть, а вот бабам, тем, пожалуй, и вовсе невмоготу эти самые прииски.

Никита снова берется за кайло, а охотник идет дальше. Он вынимает записную книжку и быстрым бисерным почерком записывает в нее все, что слышал и видел.

Домой приходит усталый. Ночью сидит над рукописью. Из темноты выплывает рябое лицо Никиты, покрытое крупными каплями пота. Мутная лужа на дне выработки. На краю лужи узелок с краюхой черствого ржаного хлеба — завтрак, обед и ужин. По деревянному жолобу ровной струей льется на песок вода, моет золото…

4

Побывал Дмитрий Наркисович и в Нижнем Тагиле. Он пытался здесь устроиться на работу, но ничего не вышло — спроса на интеллигентный труд не было. Тогда он решил взяться за репетиторство. В Тагиле же накупил учебников и принялся повторять семинарские азы: грамматику русского языка, арифметику, алгебру.

Но главное в этих поездках заключалось в новых знакомствах. Он часами ходил по улицам Тагила, и каждый кусок картины могучего уральского завода вызывал отклик в его душе. Здесь перед ним было живое воплощение народного труда и богатств Урала.

Здесь же он познакомился с Дмитрием Петровичем Шориным. Его небольшой домик представлял из себя настоящую коллекцию. У него в виде редкостей оказались два эскиза Айвазовского, работы Брюллова и местных художников-иконописцев. Сам Дмитрий Петрович несколько раз бывал в Петербурге и хорошо знал Эрмитаж. Но главную гордость хозяина составляли витрины с уральскими камнями.

Дмитрий Петрович происходил из старых демидовских служащих. Один из его родственников был в числе «заграничных». Так называли детей крепостных, которым Николай Демидов дал образование за границей. Все они получили высшее образование в лучших институтах Европы. Но меценат умер, когда крепостные инженеры возвратились в Тагил. Здесь они попали в лапы грубого и безжалостного крепостного начальства. «Заграничным» сразу дали понять, что они прежде всего крепостные. Инженеров поставили конторщиками, строптивых отправили «в гору» на рудничную работу. «Заграничные» кончили плохо: кто самоубийством, кто сумасшествием. В этой истории отразился весь ужас крепостного права.

В лице Дмитрия Петровича Мамин нашел родную душу. Он также оказался горячим патриотом Урала и рассказывал гостю о том, какие богатства таятся в его недрах.

— Видите вон ту гору? Это Высокая. В ней миллионы пудов железной руды. Да еще медный рудник. Ведь это неисчислимое сокровище! А как еще мало сделано для того, чтобы использовать его.

— Глядя на картину Тагила, — отвечал Мамин, — я каждый раз думаю, что, вероятно, уже недалеко то время, когда этот завод сделается русским Бирмингамом и, при дружном содействии других уральских заводов, не только вытеснит с русских рынков привозное железо до последнего фунта, но еще вступит в промышленную борьбу на всемирном рынке с английскими и американскими заводами.

5

Семью Маминых постигло страшное горе: скончался Наркис Матвеевич. Особенно тяжело переживал эту потерю Дмитрий Наркисович: отец для него служил олицетворением душевного благородства, доброты и заботы.

После похорон собрали семейный совет. Что делать дальше? Оставаться в Салде или ехать в другое место? Все зависело от того, найдет или нет Митя работу. В Салде, в Тагиле рассчитывать на это не приходилось. Оставался Екатеринбург.

В сущности говоря Дмитрий Наркисович остался единственной опорой семьи. Он оказался горячо любящим сыном и братом. Целиком взял он на себя заботы об устройстве семьи, хотя у самого надежды на будущее были смутными.

Переехали в Екатеринбург. Поселились сначала в доме на Большой Вознесенской, потом перебрались в дом Черепанова на Офицерской улице.

С работой попрежнему дело обстояло плохо. Устроиться на службу не удавалось. Придет в учреждение, документы подаст…

— Так вы не окончивший студент?

И в голосе — лед.

— Зайдите как-нибудь… Хотя ничего определенного обещать не можем.