Южный Урал, № 2—3

Казанцевы имели в городе несколько домов. Старинная старообрядческая семья, пользуясь видным положением в старообрядческой общине, накопила богатое состояние. Сперва Казанцевы открыли салотопенные и кожевенные заведения, а потом и в Сибирь за «золотой крупкой» потянулись. При этом беспощадно притесняли своих единоверцев, из которых многим, кроме богатых «милостивцев», и податься некуда было. Так строилось благополучие рода Казанцевых.

Гостей встречал сам хозяин, лысый, тучный старик. Дмитрий Наркисович пришел как раз к обеду. На длинном столе, покрытом белоснежной скатертью, красовались многочисленные блюда и вина. Гигантской величины осетр растянулся посередине, вызывая всеобщее изумление. Гости шумно и весело рассаживались по местам. Перед каждым лежала карточка с именем и фамилией, с чином и званием.

Дмитрий Наркисович сразу пришел в дурное состояние духа. С трудом разыскав свою карточку, он уселся с мрачным видом, решив уйти тотчас же, как только кончится обед. Но в это время он заметил кучку гостей, их усаживали в этой же комнате за отдельный стол, сервированный совсем бедно.

— Что это за люди? Почему их сажают за отдельный стол?

— Это бедные родственники хозяина, — отвечал сосед. — Посадили их за так называемый «кошачий стол». Ну, и кушанья подают попроще.

Дмитрий Наркисович вспыхнул.

— Возмутительная вещь! Я не желаю оставаться в доме, где на глазах у всех творится такая несправедливость!

Он поднялся из-за стола и ушел не простившись.

На другое утро Николай Владимирович пришел извиняться за дикие нравы своих родичей.

10

Литературный успех принес с собой и материальное благополучие. Дмитрий Наркисович на гонорар от «Приваловских миллионов» купил дом на Соборной улице. Домик был одноэтажный на несколько комнат, со службами на дворе и небольшим садиком. Теперь семья получила возможность жить в своем гнезде. Покупая дом, Дмитрий Наркисович думал о том, как лучше устроить судьбу своих родных: любимой матери и сестры.

В том же квартале жил в собственном щеголеватом доме с готическими окнами Николай Флегонтович Магницкий — друг и приятель. Из-за него Дмитрий Наркисович жестоко поссорился с редактором «Екатеринбургской недели» Галиным. Газета допустила грубую выходку против Магницкого, и Дмитрий Наркисович, возмущенный несправедливостью, пошел объясняться с редактором. Оба они оказались людьми вспыльчивыми и наговорили друг другу неприятных вещей.

— Больше я не буду писать в «Екатеринбургскую неделю», — сказал Мамин.

Однако с жизнью города он связывался все крепче и крепче. Его избрали в действительные члены Уральского Общества любителей естествознания, в гласные городской думы. Еще шире стал круг знакомств.

В то же время он готовил книжку своих «Уральских рассказов».

В этих рассказах Урал вставал во всей своей дикой и суровой красоте. Книга дышала лесным ароматом. С грохотом и прохладой проходили над шиханами летние грозы, лучи месяца ломались в бойких горных ключах. На лесных полянках тихо качались ромашки, пахло земляникой и еловой смолой. Красавица Чусовая катила свои неспокойные воды в угрюмых скалистых берегах.

А по Чусовой бежали барки с железом, и сплавщик Савоська зорко глядел на «боец» впереди. Немало барок пошло ко дну в этих местах, немало погибло людей, которых голод согнал сюда за скудным заработком.

Много зла и несправедливости в жизни. Вот два простодушных старика — поп Яков и матушка Руфина. Надо хоронить от глаз начальства сына, бежавшего из ссылки. Дочь сошла с ума, замученная допросами и тюрьмами. И оба старика живут «в худых душах». Горька доля женщины-крестьянки. Умирают в эпидемию дети, а помощи нет. В мире уродливых общественных отношений человек теряет ценность, топчется его человеческое достоинство. «Башка», трактирный завсегдатай, бесприютный бродяга, испытал уважение и хорошую человеческую жалость к товарищу по несчастью — бывшей актрисе, и над ним жестоко посмеялось человеческое отребье.

Тоска по настоящему человеку, глубокий искренний демократизм пронизывали рассказы. Среди тех, кто носил даже не имена, а клички — Спирек, Савок, Савосек — писатель искал и находил чувство чести и достоинства, сочувствие чужому горю и упрямую, несгибаемую силу, порой буйную и непокорную.

ПУТИ И РОССТАНИ

1

1885 год. Осень. Снова Москва. Снова увидел Дмитрий Наркисович дорогие сердцу русские святыни: и кремлевские башни, и Василия Блаженного, и памятник Минину и Пожарскому на Красной площади, и Малый театр с пьесами Островского. Снова история встала перед ним на том месте, «откуда есть, пошла русская земля».

Времена меняются. Давно ли он, провинциал из медвежьего угла, обивал пороги редакций, выслушивал обидно-вежливые отказы и, стиснув зубы, опять брался за перо, пришпоривал мысль. Теперь он имел литературное имя. Но тщеславие было чуждо ему. Он попрежнему трудился изо дня в день, оттачивал свой превосходный реалистический талант.