Южный узел

«Не говори глупостей». У них «оставалось» на пол-Петербурга, и, к чести хозяев, они не скупились для бедных семей. Лизавета Андревна сама завела такой порядок: отдавала не обноски и объедки, а сразу много и в разные руки. Муж не имел к этому касательства, у него своих дел…

Позвав буфетчика, хозяйка приказала подавать в столовую холодные закуски, пока повар торопится с горячим.

Они сидели за длинным столом вдвоём, на разных концах, как принято в очень богатых семьях. Слуги наливали и раскладывали еду. Сначала окорок — терзание желудка — с хреном и рюмку водки. Потом борщ со сметаной и чесночными пампушками. Муж хлебал, только что ложкой не скрёб, кишки сводило от остроты и вкуса. Потом, утолив первый голод, чуть откинулся и посмотрел на жену.

Лизавета Андревна тотчас встала со своего неуютного места и подсела поближе. Она бы хотела кормить его сама: нарезать, подкладывать, уверять, что ещё много. Спрашивать, горчицы или клюквенного варенья он предпочтёт к поросячьему боку. Вовремя поливать гречку стёкшим с мяса соусом, чтобы не вставала колом в горле. И, наконец, увидеть, как он, довольный, отодвигается от стола, чтобы не встать, упаси Бог, а просто скрестить ноги и сказать: «Ну?» Мол, что у вас нового?

Когда-то она была редкой красавицей. В родах и хлопотах многое растеряла. Но с тех пор, как их жизнь потекла, будто молочная река в кисельных берегах, Лизавета Андревна точно застыла на тёплом мелководье, и оно, плескаясь, смывало с её чела морщинку за морщинкой. Погасли тёмные круги у глаз, кожа наполнилась новым матовым сиянием. Прошлым летом их рисовала английская художница Элизабет Ригби, обронившая, что мадам Бенкендорф «в самом расцвете своей пленительности». Наверное, права?

Александр Христофорович взял в руку пухленькую ладонь жены.

— Неприятности?

«Ты даже не представляешь какие».

— Расскажешь?

«Потом».

Он спохватился.

— Я привёз тебе. Копию. Шестая глава. Этого, ирода…

С некоторых пор ему казалось, что Пушкин поселился у него в гостиной. Но дело обстояло хуже: Сверчок[4] обосновался у него в голове.

Лизавета Андревна читала «Онегина» одновременно с государем, а иногда раньше и выносила вердикты куда безжалостнее. В доме образовалась целая дамская ложа «Татьяна к добродетели». Жена, три старшие дочки — младшим рано. Езжала третья супруга министра Чернышёва, очень суетная, но властная бабёнка. Канкрина. Иной раз даже гренадерша Нессельроде, но редко, у неё свой салон. Никогда не показывалась только супруга Орлова, ханжа и плакса. Зато бывала старая княгиня Голицына, гусар-бабка, с настоящими седыми усами. Её вкатывали на крыльцо по пандусу, а дальше лакеи несли кресло на руках. Но разумом княгиня была бойка и совершенно ясна.

— Эк девку занесло, — тужила она о героине. — Ну да ничего, выправится. Лишь бы он, злодей, не вздумал на ней жениться. К чему такой муж? Имением не управляет. Не служит…

— Автор сам висит между небом и землёй, захотел изобразить таких же, — старалась примирить всё мнения хозяйка. — Да, хвала Создателю, их немного. Вот князь Вяземский из наших, а туда же.

Ой, матушка, как ты не права! Генерал обычно слушал вполуха и не встревал. Себе дороже. Но замечание про Вяземского его насмешило. Не наш, совсем не наш. И умеет это показать даже государю. Пушкин тож. Грибоедов тож. Древние роды, гордые. И где они теперь? На вторых, на десятых ролях. Кому принуждены кланяться? Всякой сволочи, которую надуло из-за границы в петровское окно с косой рамой.

Ты сама, мать, из каких? Казачка? Коромыслом перешибёшь? Да твоих предков у них на дворе секли. Ибо предки твои беглые, на вольные земли, подальше от барина. А муж твой кто? Остзейская рожа…

— Но нельзя и отрицать, что сочинитель умеет понять женские чувствования. — На этой фразе супруги генерал вернулся к реальности. — Достаёт до самого сердца. И умеет показать как на ладони.

Завтра с утра, перед поездкой в должность, он ей покажет, кто и чём достаёт до сердца. А вынимать ретивое на общее обозрение лучше бы не надо. Заплюют. Затопчут.

* * *

После обеда он работал дома. В своём кабинете. Прежний Шурка дорого бы дал за такой кабинет. Красное дерево, бронза, наборный паркет, ковёр, чтобы ноги не мёрзли. А какой стол? Не стол — царство!

На нём можно было выстраивать полки оловянных солдатиков и вести игрушечные сражения, благо сукно зелёное. Даже жаль загромождать его бумагами. Ну да будем считать их горами-монбланами со снежными вершинами…

А прибор, а свечи, а лампа в колпаке из венского стекла! Нет, всё это исключительно способствует труду государственного мужа. Не в избе, не на колене, не на сапоге… Стар он уже на голенище-то писать!