Южный узел

22 апреля, в именины императрицы, бал был не самым большим и не самым пышным. Но, пожалуй, самым элегантным и изящным за целый год. На этот раз Эрмитажная галерея живописи обратилась в танцевальную залу. Просто удивительно, как хорошее освещение и гирлянды цветов преображают покои. Знакомые комнаты становятся волшебным чертогом, стоит только расставить вазы и вкатить кадки с пальмами.

В первый раз Александр Христофорович озаботился количеством свечей, прогорающих за один такой вечер.

— Мать, мы сколько воска тратим?

Он вступал в зал под руку с супругой. Лизавета Андревна была, как это, «в полном расцвете пленительности»? На его взгляд, расцвет пленительности у неё наступал ближе к зоре и далеко не в таких нарядах. Но следует верить художникам.

Чеканный профиль, нос с горбинкой, чёрные брови вразлёт, чуть поджатые губы. А ведь несладко ей с ним! И когда искоса бросает на него взгляд, легко прочесть: «Всю ты душу мою вынул». Шурка даже расстроился. Неужели он такой плохой муж? Ведь старается… Вспомнилось, как весной 24-го поехал на ту сторону реки навещать сестру, а Нева возьми да и вскройся. Пришлось три дня куковать. Даже весточку домой не пошлёшь.

Через трое суток явился. У жены было такое выражение лица, будто с грохотом упала рама и вылетели все стёкла. Лизавета Андревна решила, что супруг вздумал перебежать по движущимся льдинам. И утонул. Вообще-то в его стиле. Но годы…

Увидев мужа живым, она закричала от радости и упала ему на грудь, но в глубине глаз застыл вопрос: почему?

Почему не побежал? Нет, слава богу, что не побежал. Но всё же… С тех пор временами она как-то странно посматривала на него, точно решала: знает ли этого человека? Тот ли?

Впрочем, в ноябре всё встало на свои места. Страшное наводнение снесло полстолицы. Александр Христофорович ушёл на дежурство во дворец и, застигнутый бедствием, решил вступить в бурные воды, чтобы спасать страждущих.

Нырял и плавал на холоде весь день. Наконец добрался домой, где никто ни сном ни духом не знал о его геройствах. Накануне повздорили: не то напился, не то за кем-то ухлестнул — уже не помнил.

Лизавета Андревна встретила мрачно, но, увидев воду, текущую прямо на лестницу, ахнула, схватила за руку, потянула внутрь. Закричала на слуг, чтобы вёдрами грели воду и лили в ванну. А сам муж прилип к печке и наотрез отказывался двигаться, только на пол с него натекала преогромная лужа.

Когда Шурка уже отогревался, лёжа в невероятно большом корыте для белья, Лизавета Андревна вошла, присела на край и взяла его за руку.

— Ты прости меня… — Она сдула со лба влажную чёрную прядку. — Вечно я…

Узнала-таки! Он довольно заухмылялся, притянул жену к себе, едва не уронил в кипяток и, с трудом видя её лицо сквозь пар, целовал долго, без пощады. Ещё поживём.

— Так сколько воска?

— Смотря какого, — рассеянно отозвалась дама, поводя направо и налево головой и стараясь держать подбородок как можно выше.

До появления августейшей четы танцев не начинали, но, едва отворились двери и в зал вступили император с императрицей, заиграла мазурка. Множество пар, ожидавших только взмаха смычка, пустились в пляс. Но сами венценосцы, обычно такие ласковые и общительные, выглядели несколько странно. Государь с наигранной весёлостью держал жену за руку, но старался смотреть куда угодно, только не на неё.

А Александра Фёдоровна — лёгкая, как пёрышко, и живая, как лесной родник, бегущий по камням, — сейчас походила на тень самое себя и даже ступала как-то неуверенно. Она и сейчас была самой красивой и грациозной из присутствующих дам. Но выражение растерянности, даже испуга портило её.

Целая толпа красавиц окружила государя, повсюду следуя за ним, жадно пожирая глазами и ловя каждое слово. Он среди них смотрелся, как римский триумфатор, гордо вздымая плечи. Но минутами на его лице мелькало точно такое же, как у жены, выражение потерянности. Словно и он не знал, куда идти.

Ну да ему готовы были помочь! Тон задавали графиня Строганова, графиня Завадовская и совсем юная княжна Урусова — девушка лет 18, изумительно красивая, пышная, бело-розовая, очевидно, не понимавшая, как себя держать.

О ней уже все шептались и делали неблагоприятные заключения, которые бедняжка только подтверждала своей полной покорностью перед императрицей и каким-то испугом пополам с недопустимой короткостью в отношении императора.

Окружающие изо всех сил старались этого не замечать. Но дамы уже с явной холодностью огибали княжну, не здороваясь с ней. А деловые люди, напротив, начинали оказывать знаки внимания. Мимоходом, не чересчур заметно, но всё-таки.

Танцевали много. Катионы, мазурки, галоп, вальсы. Последние государь, как галантный рыцарь, отдавал супруге. И когда они шли в паре вместе, то взаимное напряжение чувствовалось даже на расстоянии.