Южный узел

Александр Христофорович мысленно приставил телеса Урусовой к изящной девичьей головке императрицы. Несоединимо. Бенкендорф вспомнил, как на заседании Государственного совета глянул под руку его величеству. Тот, слушая доклад, развлекал себя карикатурами. Уже были изображены все члены почтенного собрания. Уже государь пошёл привычно выводить образ супруги в форме лейб-гвардейских полков. Каска с плюмажем, из-под неё кудрявые локоны. Ботфорты выше колен. Всё соразмерно. Тут бы и остановиться. Но нет, Никс надавил на пёрышко и начал с заметным раздражением пририсовывать Шарлотте недостающие округлости.

Всё это живьём предлагала княжна Урусова, а за ней Завадовская и ещё с десяток пухлых лебёдушек. Рядом с ними императрица выглядела и чище, и юнее. Но что она могла противопоставить? Рёбрышки по-баварски? В попурри, когда государь выбирал её одновременно с одной из соперниц, она от гнева краснела до белков глаз.

— Ещё не умеет скрывать, — послышался возле Бенкендорфа тонкий женский голосок.

Генерал вздрогнул. Звук шёл справа и снизу. К нему без церемоний, по праву свойства, подошла Елизавета Михайловна Хитрово — «Лиза grand gala», как её дразнили в городе за любовь к музыке и неуместное стремление обнажать плечи.

— Я говорю, что её величество ещё не научилась прятать ревность, — заявила собеседница. — У неё из глаз сыплются искры, способные спалить бедную княжну Урусову.

— Не возьму в толк, о чём вы говорите, — холодно отозвался генерал.

Елизавета Михайловна смерила его долгим понимающим взглядом. Потом кивнула.

— Вы либо слепец, либо лукавите. Скорее второе.

Тот промолчал, показывая, что тема неудачна. Но от мадам Хитрово не так легко было отвязаться. Дочь фельдмаршала Кутузова, супруга барона Тизенгаузена, потом нашего посла в Неаполе Хитрово, она осталась после его смерти с двумя дочерями от первого брака и при очень скромном содержании. Покойный государь Александр Павлович воззрел на её бедствия и поправил дело солидным пансионом, что позволило Елизавете Михайловне вернуться в Россию уже гранд-дамой с дочерью Катей.

Последняя имела неосторожность понравиться на курорте в Бадене прусскому принцу Вильгельму, брату нашей императрицы. Был роман. Елизавета Михайловна повсюду преследовала юношу, как гончая. Требовала жениться. Но дело замяли. И в отечество мадам Хитрово приехала уже с воспитанником, маленьким князем Эльстоном, на содержание которого берлинский двор отпускал солидную сумму. Сама же Катрин Тизенгаузен, скромная и довольно застенчивая, снова ходила в девицах. Таков свет. Говорят, скоро из Вены приедет её старшая сестра Долли с мужем-послом Фикельмоном, и семейство воссоединится.

Все эти сокрытые от посторонних глаз пружины ставили Елизавету Михайловну очень близко к императорской семье и делали своей в дипломатическом корпусе. Опасное сочетание.

— Его величество за последний год чуть пополнел, и семейное сходство явило себя во всей силе, — заявила Хитрово. — Хотя государь Александр Павлович был существом неземное. Его ангельская доброта, кротость и умение одним ласковым словом расположить к себе сердца ни с чем не сравнимы.

Бенкендорф рассеянно кивнул.

— Не так ли? — настойчиво потребовала Елизавета Михайловна. — Хотя, конечно, находятся низкие души, которые слишком быстро забыли все пролившиеся на них благодеяния…

— Да, да, безусловно, — поспешил подтвердить Бенкендорф. — Покойный был ангелом, истинным благодетелем человечества.

— Я иногда с горечью удивляюсь, как нынешний государь, столь ему близкий, усвоил себе совсем другие манеры?

— Что вы имеете в виду? — не понял Александр Христофорович.

— У него вид гордого завоевателя, даже триумфатора. Что, конечно, не может нравиться иностранным послам и иностранным подданным империи. Я убеждена, что улыбка и сердечное поведение с ними покойного императора были в тысячу раз милее и очаровательнее. Возьмём поляков…

Менее всего Александр Христофорович хотел их брать.

— Жители западных губерний чувствуют себя париями в империи, где всякий имеет свои права.

«Да у них прав больше, чем у всех!»

— Покойный государь обещал им приращение земель, и они пошли за ним. Бойтесь обмануть беспокойную, кипящую патриотизмом нацию.

— Покойный император даровал им конституцию, — напомнил Бенкендорф, — которая ими же не исполняется. Нынешний государь, по крайней мере, их не обманывает. Не манит несбыточными иллюзиями. Либо они подчиняются законным требованиям…

— Ах, эти утеснительные требования! — с чувством воскликнула Елизавета Михайловна. — Нынче очень удобный момент всё поставить на свои места. Взгляните, государь оказывает знаки внимания не только Урусовой, но и Завадовской, урождённой Влодек. Если ей дать укрепиться, как при покойном ангеле Нарышкиной[7], поляки будут знать, что у престола для них есть ходатай и заступник. Что государь их не презирает.

Бенкендорф только покачал головой. Елизавета Михайловна вспыхнула.

— Думаете, я говорю от своего имени? Варшава вскипает при каждом требовании из Петербурга. Оба соседних двора очень обеспокоены. Влодек всех бы устроила…