Южный узел

Среди множества совершенно неотложных дел, которые никак не могли подождать до послепохода, было и посещение мастерской итальянского скульптора Гвидо Больони, которому заказали три мраморные статуи для зимнего сада в Аничковом. Венера, Елена и Леда. И надо ж такому случиться, что они оказались готовы! Очень не вовремя, по мнению Александра Христофоровича, которого государь, конечно, потащил с собой: де у него хороший итальянский и в мраморах он разбирается, проведя юность в Элладе среди патриотических разбойников.

Сам Никс разбирался гораздо лучше: великих князей лет с шести заставляли копировать картины в Зимнем. Мария Фёдоровна обладала недюжинными способностями: рисовала, резала по камню, лепила. Поэтому считала, что и детям по наследству перешло дарование. Может, не зря.

Мастерская Больони находилась на Миллионной улице. На третьем этаже, в настоящем парижском гренье (у нас не понимают, что это просто чердак), с трудом воспроизведённом под хмурым петербургским небом.

Пока поднимались, Александр Христофорович чертыхался про себя на каждом пролёте. Жена права: пора избавляться от брюха. Тяжело себя носить, сердце шалит, одышка. Какой был тощий: одни рёбра. Через живот хребет прощупывался. Как сейчас у Жоржа.

«Не теперь», — остановил себя шеф жандармов. Государь скакал впереди через три ступени, и надо было поспевать.

Мастерская под крышей имела с десяток слуховых окон и один большой эркер, озарявший светом всё пространство. Фигуры стояли среди творческого беспорядка: тряпки, куски засохшего гипса, инструменты — итальянцы не отличаются нордической аккуратностью, но статуи выше всяческих похвал.

С первого взгляда было ясно, что все три сняты с одной модели. Венера, сидящая в раковине, как в ванне. Елена, расчёсывающая волосы, так что они рассыпались по телу, как складки мокрой туники. И Леда верхом на лебеде. Присев на корточки, прекрасная дева сплеталась в страстных объятиях с крылатым демоном, чья шея очень деликатно выныривала у неё между ног.

Не то что государь, Шурка покраснел. Но с него быстро схлынуло. А вот император весь визит то косился, то оборачивался.

— Эта статуя несколько… откровенна, — скороговоркой заявил итальянец. — Я пойму, если вы её не купите.

— Нет-нет, копия восхитительного образца, — такой же скороговоркой отозвался государь. — Конечно, её купят. Возможно, не для Аничкова, это семейный дворец…

Зачем оправдываться?

— Но для собственной дачи подойдёт.

Да, в самом дальнем углу, за кустами. Страматища! Шурка так и увидел картину: гуляет её величество с зонтиком, в окружении дочерей, и о чудо!

— Ваше величество, — он выразительно посмотрел на часы.

Государь вздрогнул и заторопился.

-Да, да, уходим. К вам приедут и заберут работы. Все три. Что за сомнения? Блестящие пропорции. Трудно и вообразить совершеннее. Как древние мастера умели…

Итальянец рассыпался в благодарностях. Пропорции он не выдумывал и не копировал. Это натурщица. Ей только 15. Но она креолка, и её формы безупречны. Хотите взглянуть?

— О нет, модель и мастер — это святое. — Кажется, Александр Христофорович поторопился, потому что поймал на себе удивлённый и неодобрительный взгляд императора.

На лестнице он ещё больше озадачил Никса тем, что извинился и вернулся в мастерскую. Больони расставлял стулья.

— Я хочу, чтобы вы завтра же покинули столицу.

Скульптор едва не сел от неожиданности.

— Но мне сделаны ещё заказы…

— Вы получите втрое, только уезжайте. Девочка должна убраться с вами.

Кажется, Больони понял и замялся.

— Простите, ваше сиятельство, но этого никак нельзя сделать. Её нанял на службу ваш министр иностранных дел.

Такого Бенкендорф не ожидал. Какую службу? Фигурой в саду?

— Горничной при дочери. Его сиятельство хочет, чтобы та овладела итальянским.

Прекрасное объяснение!

— Где она?

Дверь в самом конце коридора. Девичья светёлка. Натурщица сидела за столом и спичкой с намотанной тряпочкой ковырялась в ушах. Похвальная аккуратность. Лицо у неё было глупое, как у козы в ленточках.

— Вали отсюда, девочка, — сказал Александр Христофорович на чистом итальянском языке. (У потомков Данте была замысловатая брань, которую Шурка почёл долгом выучить, когда в 1808 году ездил в Неаполь с тайным поручением). — Сеньор Больони продал тебя в притон. А тебе говорит, будто ты станешь горничной в приличном доме.

Испуг растёкся по лицу модели.

— У меня нет денег на дорогу. Всё, что мы зарабатываем, у хозяина.

Бенкендорф кивнул.

— Завтра утром за тобой придут двое жандармов, которые посадят тебя у Биржина на пироскаф. В Кронштадте также будут ждать, препроводят на корабль и вручат деньги до Италии.

Креолка кинулась перед ним на колени и пыталась поцеловать руку.

Спустившись на улицу, он ожидал не увидеть императорского экипажа. Николай Павлович никогда не был терпелив. Мог вспылить и уехать. Но нет. Карета стояла. Государь ёрзал.

— Где вы застряли? Куда вас вообще понесло? — Щёки у него до сих пор пылали.

— Мне показалось, что цена несообразно высока для мрамора такого качества, — невозмутимо отозвался Бенкендорф.