Южный узел

Последним доводом со стороны родных стало требование защитить тему: оборона империи в случае совместного нападения Пруссии и Польши. Намёк понятен.

Он старался. Ползал по карте, чертил, считал наличные резервы. Со всех сторон выходило, что от первого удара Россия потерпит поражение. Войска откатятся вёрст на пятьдесят. Не меньше.

Пошёл к Паскевичу, в полку которого начал службу. Тот подтвердил. Да, откатятся. Так бывает в каждую войну. Ничего не поделаешь. Особенности местности, комплектования… Вместе ползали по карте, проверяли, пересчитывали. Никак. Потом подойдут резервы, зашевелятся нужные чиновники в Петербурге. А сначала… Топ-топ до Смоленска и дальше.

— А люди? Ну те, что живут на границе? В полосе отступления?

— А не надо селиться где попало! — с раздражением отвечал генерал. Ему, топавшему аж за Москву, до сих пор, несмотря на все последующие победы, было стыдно.

— Если они выедут прочь, нечем станет кормить отступающих, — возражал Никс. — Надобны буферные зоны. Но пусть принадлежат не нам, чтоб не жалко.

— Если не нам, то превратятся в плацдарм для нападения. Как Польша.

Никс понимал: Польша — ещё та задница. Работу он защитил. Даже с блеском. Выставил Пруссию агрессором. Ляхов — на подмоге, но так, чтобы они двигались первыми, пронзая рыхлые границы России и расчищая путь железным полкам союзника.

«Изрядно». Так и было написано на тетради.

— Его высочество имеет верный и вполне самостоятельный взгляд на вопросы обороны, — рассуждал в кабинете государя Паскевич.

Александр Павлович загадочно улыбался и устремлял взгляд в туманные дали.

— Так что же с Шарлоттой? — наконец спросил он брата. — Вернее, с Шарлоттами? Которая из них?

— Ваше величество, — Никс почувствовал, что его голос срывается. — Я имел счастье неоднократно докладывать, что дочь нашего вернейшего союзника…

— Союзники легко оборачиваются противниками, — возразил государь. — Вы только что сами это доказали. — Брат должен понимать, что сидеть ему придётся на пороховой бочке. И если он считает, что с Шарлоттой прусской это сидение приятнее, значит, так тому и быть. — Вы можете отправляться в Берлин за невестой. Но помните, что Пруссия так же опасна, как и любая другая соседка.

Меньше всего он в тот момент думал о Пруссии!

Ввозя Шарлотту в границы империи, Никс обратился к офицерам эскорта:

— Господа, это не чужая приехала к нам.

Как положено, все закричали: «Ура!!!» И у них потекла семейная жизнь. Лучшая из возможного.

Теперь он прятал в столе книжку британского врача и силился понять: может, удастся вывернуться?

* * *

Около 11 государь решил подняться к жене пить кофе. Как обычно. Хотя уже недели полторы манкировал этим обыкновением. Но Шарлотта, вот милая душа, каждый день приказывала накрывать за маленьким круглым столиком два прибора. И ждала.

В половине двенадцатого она тихонько вздыхала, наливала себе английского чаю из фарфорового чайника с синим жуком и начинала потихоньку отхлёбывать. Глоток, другой, пауза. Взгляд на дверь. До ломоты в ушах прислушивалась к шагам в анфиладе. Готова была, как школьница, вскочить на скрип лестницы. Только бы под родными ногами!

Он не шёл. Боялся. Увидит — не сдержится. А ей казалось: из равнодушия. И даже отвращения. Между кожей и костями она не могла нагулять и дюйма плоти. Потому и выкинула последнего младенца. С этого начались врачебные консилиумы, закончившиеся приговором.

Двенадцать ударов. Никс никогда так не опаздывает. Он точен до умопомрачения. Минуту лишнюю пережить не может. Для неё самой, хоть бы все часы шли по-разному. Нет беды. Для него битьё и кукование с разницей в несколько секунд — нестерпимая катастрофа. Нарушение порядка. Караул! Подрыв основ империи. Домашний заговор. Поэтому все часы шли в ногу, как солдаты. И раз отмерили полдень, значит, поздно. Не придёт.

Шарлотта чуть не заплакала. Схватила с блюда эклеры, его любимые — с заварным кремом, глазурью и сахарной пудрой. И стала обеими руками запихивать себе в рот. Врачи запретили жидкое? Вот она ест твёрдое и жирное. Неужели не пополнеет?

Молодая женщина давилась и ела, размазывая по лицу слёзы пополам с сахарной пудрой. За этим занятием её и застал муж. Никс растворил дверь и в удивлении уставился на супругу. Нетрудно было догадаться, что подвигло её на подобный шаг.

— Ты запивай иногда, — с участием сказал он. — Легче проскакивает.

Шарлотта вздрогнула от неожиданности, поперхнулась, закашлялась. Кусочек попал не в то горло. Государь схватил жену за талию и с силой стукнул по спине. Злополучный кусочек непропеченного теста выскочил на ковёр.

— Я только хотела… Ты не думай…

Вечно она извинялась, хотя ни в чём не была виновата.

— Что-нибудь осталось? — Никс сел за стол, придвинул блюдо и знаком приказал налить себе чая. Жена поспешила.

— Я уезжаю, ты знаешь, — начал он веско, — и хотел бы, как обычно, просить тебя…

Перед его отъездами они всегда говели вместе. Потом исповедовались, и его величество катил куда угодно с лёгким сердцем.

— На театре военных действий, — попытался объяснить он, — всякое может…