Канкрин встретил Бенкендорфа на докладе у императора. Он нарочно приехал в четверг, в день, назначенный начальнику III отделения, и после вполне предвидимой головомойки у государя увлёк Александра Христофоровича прочь из приёмной.
— Вы уже вторую неделю выглядите крайне озабоченным, Сашхен.
Шеф жандармов пожал плечами: поход.
— Нет, тут дело не в походе. У вас, простите, как у полковой лошади при виде круга, хвост начинает плескаться по ветру от одного слова: война.
«Молодость. Много воспоминаний».
— Вы ведёте какую-то игру, — напрямую заявил министр финансов. — А я не у дел.
«Вот уж никогда бы не заподозрил нашего счетовода в склонности к интригам», — подумал Бенкендорф. Но общее прошлое в салоне вдовствующей императрицы и крайнее уважение, которое он питал к Егору Францевичу, заставили генерала искать пристойных выражений для отказа.
— Вы уверены, что хотите принять участие? Дело не самое чистое.
Канкрин кивнул. В тот роковой день, когда страсти поулеглись, он спросил у жены:
— Матушка, как называется книга Гофмана, которая валяется у тебя на столе?
— «Повелитель мух», — немедленно отозвалась Катерина Захаровна и тут же пустилась пересказывать содержание, известное ей, кстати, тоже понаслышке.
«Что ж, господин повелитель мух, — думал её благоверный, — поиграем? Мне самому интересно, что внук раввина сделает с сыном португальской баронессы?»
— Я уверен только в том, — сказал он Бенкендорфу, — что мне нужно всё, имеющееся у вас на Министерство иностранных дел.
Жирный куш. Такого запроса Александр Христофорович не ожидал.
— Вернее, на Нессельроде? — уточнил он. Неужели Канкрин вошёл в столкновение с Карликом? Ценное приобретение для его собственной коалиции.
— На Нессельроде, — храбро кивнул Егор Францевич.
— И вас допёк?
Снова глубокий кивок.
Шеф жандармов сделал вид, что раздумывает, взвешивает «за» и «против».
— Мне потребуется ответная услуга, — наконец проговорил он. — Государь на юге обозрит Одессу и окрестности. Я хочу, чтобы вы по своей финансовой части наилучшим образом отозвались о неусыпном попечении графа Воронцова.
Канкрин задумчиво кивнул. Он не имел ничего против Михаила Семёновича. Граф тащил на горбу наместничество и ухитрялся в дни крайнего падения оборота южных портов обогащать население за счёт пароходной компании.
— Я дам самый лестный отзыв, — проговорил министр. — Жаль, что на Воронцова написали донос. Ещё прискорбнее, что государь его принял. Уж не от Нессельроде ли? Не один ли зуб у нас с вами болит, ваше высокопревосходительство?
Александр Христофорович сдержанно ухмыльнулся.
— Мои материалы — ваши.
Они таинственно пожали друг другу руки и разошлись с чувством удачно заключённой сделки.
Донос на Воронцова лежал на дальнем левом краешке стола, но государь к нему больше не возвращался. Никса заботили другие дела: в январе в поход выступила гвардия, ни шатко ни валко шла осада Браилова. Основные силы скапливались у Силистрии.
Пора было выезжать самому, а он всё тянул, всё ждал чего-то, точно задержка могла изменить положение в семье, примирить их с женой. Хотя они и не ссорились.
Однако напряжение становилось с каждым днём всё нестерпимее. Сухие красные глаза Александры Фёдоровны всё требовательнее и неотступнее. «Это я её развратил», — с упрёком говорил себе Никс. Женщины по натуре так чисты, что им обычно хватает самых возвышенных, платонических отношений: любовь к близким, к родным, забота о детях, привязанность к мужу — вот их хлеб. Лишь с трудом они уступают необузданным желаниям своих повелителей, питая отвращение к плотскому, но угождая мужьям из смирения.
Всё это Никс недавно прочёл в английской медицинской брошюре доктора Уильяма Актона «Гигиена новобрачных». Дожил! Если бы не домашняя беда, глаза бы эту пакость не видели!
Книжка лежала в верхнем ящике стола, под кипой самых нужных бумаг. Не приведи бог кто увидит! Он же сгорит со стыда.
Особенно возмущала картинка беременной дамы в разрезе. Янычарство какое-то! Кто же их препарирует? С другой стороны, любопытно: вот, оказывается, как всё устроено. И младенец зачем-то вниз головой! Государь в пятый раз становился отцом, но никак не предполагал, что, гладя макушку живота жены, щекочет пятки собственному ребёнку.
Рассматривание сей картинки вызывало у него смущение пополам с горячкой. Ладони становились влажными, воротничок взмокал. Он бы дорого дал, чтобы никогда больше не видеть подобную мерзость. И одновременно, чтобы, изучив её во всех подробностях, перейти к следующей. Жаль, британский эскулап снабдил трактат малым числом иллюстраций!
Никс захлопнул книжку и прошёлся. Надо было решать, какие войска оставлять в городе, какие взять с собой в поход. Но в голову лезла одна жена в разрезе, и избавиться от видения не представлялось возможным.