Южный узел

В целом он был согласен с автором: дамы устроены не в пример деликатнее мужчин и не нуждаются в грубых удовольствиях. Но, если их приучить к подобным упражнениям, переходят границу дозволенного легко, и возврата назад нет. Ибо мужчина живёт умом, а женщина — чувствами. Чувствительность, похвальная в девице, легко обращается в свою противоположность — необузданную чувственность. Тогда самое кроткое создание теряет узду и становится истинной менадой. «Для удовлетворения своей похоти они стаями носятся по лесам, душат змей и разрывают в клочья случайно встреченных путников», — стращал врач.

«Хорошо, что мы с Шарлоттой успели остановиться!» — с облегчением вздыхал Никс. Хотя, если посмотреть, ничего хорошего. Он примерно представлял, что станет с супругой: перетерпит — в книжке так сказано. Но что будет с ним?

Честный от природы, Никс не мог накладывать на жену столь тяжкие вериги, не разделяя полностью её страданий. В этом суть семьи — всё пополам. Хотя ему, конечно, труднее. Она скоро успокоится и вернётся к вечному девичеству. А он, как существо грубое, большое и сильное, всегда будет нуждаться в низких удовольствиях. Но разве сильный не должен брать на себя самый большой груз?

Сначала казалось, они выдержат сравнительно легко. Разве семья зиждется на одной постели? Но уже через пару дней оказалось… очень даже зиждется. Да бог с ними, с его страданиями, мужчина всегда найдёт им выход. Страдала Шарлотта! Её чувству единения с супругом не хватало близости. Тепло братских объятий возжигало в обоих иную горячку, которую приходилось гасить усилием воли. Или топить в слезах, как она часто делала.

Чтобы избежать вожделения, не следовало даже касаться друг друга. Он перешёл спать в кабинет. Слёз за стеной стало больше.

— Ты полностью владеешь мною, — уверял муж. — Я ведь здесь, на раскладной кровати. И никуда.

Это её не утешало. Хуже того: и смотреть друг на друга минутами становилось нестерпимо, говорить, встречаться за завтраком… Они заметно отдалились. Холодность и принуждённость поселились там, где прежде царило безграничное доверие. Но хуже всего: дети чувствовали и с удивлением поглядывали на родителей — что стряслось?

Нет, супружеские отношения — это нечто совсем другое, чем уверяет британец. Они включают не двоих, а троих, четверых, пятерых и т.д. Они каждого и всех вместе делают счастливыми. Или несчастными.

Он был счастлив с Шарлоттой с первой до последней минуты. Как только увидел, или ещё раньше — как только вообразил её. В тринадцатом году брат, покойный государь Александр, приехал домой через Берлин и обронил матушке, что старшая из прусских принцесс вроде бы уже вошла в возраст и подходит для третьего царевича, то есть для него. Никс услышал стороной, даже не от матери, и страшно взволновался. Ему исполнилось 17, он думал о женщинах, но ни одна не могла восприниматься как годная. Ибо принцам готовят принцесс, а последние водятся не в каждом лесу. И вдруг… Он услышал её имя. И все последующие ночи склонял на разные лады. Шарлотта.

Эта таинственная девушка представлялась венцом добродетелей: нежная, скромная, стыдливая, прекрасная. О, конечно, прекрасная. Ведь красота — само собой разумеющееся приданое принцессы. Разве могло быть иначе?

Поехали знакомиться. Но чем ближе кареты подкатывали к границе, тем злее и раздражительнее становился кандидат. А он-то каков? Дылда, грубиян, неотёсанный, вспыльчивый… даже не красавец. Да, тогда все почему-то пялились на младшего — Михаила. Стройность, манеры, изысканный юмор. Никто не сомневался: в Берлине предпочтут именно младшего. Мария Фёдоровна даже писала будущему тестю: «Конечно, её высочество имеет право выбирать, но старшему будет обидно, если взгляд принцессы остановится не на нём».

Зря беспокоились! Во время представления в Потсдаме Шарлотта сразу пошла к нему. Точно и не видела Мишки. Да и правду сказать, была на две головы выше младшего из великих князей. Могла и не заметить. А вот Никса не заметить было сложно — сам затылком вороньи гнёзда сшибал. Потом признавалась: подумала, как прекрасно они будут смотреться в паре, вальсируя.

Женщины! Одно легкомыслие! Но это легкомыслие его спасло. И не промысел ли Божий вложил серьёзной пугливой девушке в голову суетные идеи? Не тот ли промысел сделал её настолько близорукой, что она замечала только крупные предметы? А Никс был предметом крупным. И обойти его не представлялось возможным.

Он представлял её золотоволосой и улыбчивой. Она оказалась тёмно-русой и хмурой от застенчивости. В остальном — именно такая, как воображалось. Просто удивительно: Никс почувствовал её на расстоянии. Диковатая, пугливая, страдающая от сиротства и одиночества.