Южный узел

— Не уверяйте. Например, вчера на балу подошла ко мне леди Дисборо, такая рыжая дылда в веснушках… и говорит: «Видели вы дам, которые наперерыв ловят каждое слово государя, как птенцы — червяка? Думаете, это конец семейным добродетелям? Наше посольство занимается этим уже месяц и не может прийти ни к какому выводу». Месяц!

Бенкендорф проклял свою поездку в Штутгарт.

— «Ах, эти женщины его развратят! — Елизавета Михайловна продолжала передразнивать англичанку. — Даже я, добродетельнейшая из смертных, не могу побороть чувство ревности по отношению к вашим кокеткам, которые считают, что имеют равные со мной права обожать императора!»

— Карамзин писал, что британцы — утончённые эгоисты, — наконец, Лизавета Андревна улучила момент вставить слово, и, кажется, к месту.

— Эта дамочка предъявила мне претензии за то, что мы зовём рахит «английской болезнью», — сообщила хозяйка дома. — По её словам, на острове чудесный климат, а её соотечественники отличаются цветущим здоровьем. Так и сказала: «цветущим».

— Н-да, — озадаченно протянул Бенкендорф, — за пару месяцев, что я провёл в Англии, день-два были без дождя…

Все засмеялись.

Лизавета Андревна с удивлением смотрела то на мужа, то на Хитрово, не понимая, когда Шурка заговорил с хозяйкой дома так по-свойски, чересчур доверительно, как с короткой знакомой. А её, дуру, предостерегал!

Елизавета Михайловна тоже заметно расслабилась. В этот момент в распахнутую дверь вбежал годовалый розовощёкий карапуз и с разбегу кинулся бабушке на руки. За ним не поспевала бонна. Она постеснялась войти и застыла на пороге, глядя, как мадам Хитрово и маленький Эльстон застыли в объятиях друг друга.

— Дети — наше живейшее удовольствие, — растроганно сказала Елизавета Михайловна, передавая младенца на руки няньки. — Даже чужие, — она словно спохватилась.

Александр Христофорович хлопнул себя по коленям, что всегда служило у него признаком скорой развязки.

— Мадам, — произнёс он очень серьёзно, — вчера вы говорили от имени дворов. Не стоит ли поговорить от вашего собственного?

Хитрово выжидала, вопросительно глядя на собеседника.

— Вам покровительствует прусский королевский дом. Как вы находите, будут ли пожертвования на маленького князя Эльстона столь же щедрыми, как сегодня, если отношения государя и государыни разладятся?

Елизавета Михайловна никому не позволяла на себя давить.

— Я воспитываю этого малютку, оставшегося сиротой при живых родителях, и очень к нему привязана. Только и всего.

— Но что если пожертвования пресекутся? Как вы тогда поступите? — настаивал генерал.

Мадам Хитрово не выдала своего беспокойства.

— Не думаю, что принц Вильгельм окажется столь забывчивым. Ведь речь о его ребёнке.

— Как вы сумели его убедить, — напомнил Александр Христофорович. — Однако найдутся те, кто захочет убедить в обратном. При нынешних отношениях в августейшей семье Вильгельм часто бывает здесь. Видится с сыном. Связь порвать нелегко. Но когда визиты станут редки, сугубо официальны? Вы понимаете?

Она понимала. В ней боролись противоположные чувства. Недаром говорят: любовь к внукам — самая сильная.

— Дитя всё равно останется здесь, — глухо проговорила Елизавета Михайловна. — Я поделюсь с ним последней горбушкой хлеба. — Эта смешная молодящаяся женщина была способна на сильную привязанность.

Бенкендорф склонил голову.

— Подобного развития событий можно избежать, мадам. Вам самой выгодно, чтобы в императорской семье царил мир.

Елизавете Михайловне стало неловко за то, что вчера она говорила противное.

— Я лишь передавала мнение дворов…

— И я благодарен. Но теперь будем играть вместе, — генерал широко и радушно улыбнулся. — Мои офицеры могут собирать слухи. Но у меня никогда не было и не будет вашей власти их распространять. — Вот теперь он поднял палец. — Сделайте так, чтобы общество отвернулось от княжны Урусовой. Чтобы её избегали. При таком поведении это нетрудно. Пусть убирается в Москву.

Мадам Хитрово несколько минут обдумывала сказанное. Потом кивнула.

— Пожалуй, это достижимо. Нужно только, чтобы ей отказали от нескольких домов. Но как быть с Завадовской? Она живёт в Петербурге и является при дворе чуть не каждый день.

Александр Христофорович пожал плечами.

— О падении Влодек позаботятся её же соплеменники. Стоит им показать интерес, как интерес государя угаснет.

На обратном пути в карете Лизавета Андревна испытующе смотрела на мужа и молчала.

— Чего? Ну, чего? — наконец всполошился Шурка.

Жена только покачала головой.

— Как тебе это удалось? — наконец сказала она, точно записывая на его счёт очередную пакость. — Ты заставил мадам Хитрово — заставил, понимаешь? — действовать низко.

— Думаешь, у меня получилось? — озабоченно переспросил муж.

Потом положил ладонь на скрещённые руки жены и добавил уже другим голосом:

— Я знаю, что тебя беспокоит. А если бы с нами? А если бы про нас? Благодари Бога, что мы никому не нужны.

* * *