Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях

И для цивилизации обида на своё Божество не смертельна. Даже наоборот. Мы знаем народ, который в своих религиозных текстах, псалмах, постоянно сетует, плачется, жалуется Богу и на Бога, и сам Бог у него выходит такой, не очень как бы хороший, а скорее странный и вообще. Однако свою цивилизацию они сохранили, несмотря на то что много веков не имели даже своей страны. Потому что всё дело в интерпретациях. Когда случается катастрофа, племя может понять её как гнев богов, как месть, как наказание. Или как испытание для него, богоизбранного. Это нормально. Или как чудовищную несправедливость. Как проявление неоправданной жестокости, глупости, своеволия и низости своих богов. И это тоже нормально. Что же гибельно для племени? Какая интерпретация ведёт к настоящей катастрофе?

Мы не знаем, как проходила эволюция религиозных представлений у жителей Мохенджо-Даро и Хараппы. Но вот, например, греки. Сначала греки думали, что их боги – могущественные, совершенные и безупречные. Потом греки стали анализировать своих богов и пришли к выводу, что они не совсем безупречные. Даже совсем не безупречные. Иначе говоря – безнравственные сумасшедшие маньяки. Полные придурки, несмотря на то что боги. Греки стали так думать, но это никак не помешало им в сохранении и экспансии своей цивилизации. Но когда греки стали думать, что… может быть, это как бы такие поэтические представления… аллегории, так сказать… Что это такие вот олицетворённые явления природы. Нет, наверняка за всем в мире стоит какая-то божественная сила, высший разум, супер-пупер-сознание и всё такое. Бла-бла. Но чтобы конкретно Зевс… или Аполлон… или Афродита… хотя статуи, конечно, красивые. Как произведения современного искусства. И в храм можно сходить как на выставку. И ритуалы как историческая традиция, ну и чтобы тёмный народ верил и свечки ставил, можно им пример показать; сами-то мы понимаем, что к чему, но невежественный электорат пусть верит и в Зевса, и в Вакха. Статуям всё равно, а в государстве порядок. Так начинает думать элита, а скоро и тёмный народ подтягивается к ней. И не остаётся ни веры, ни порядка.

Итак, самая опасная для цивилизации интерпретация любого события, могущего стать катастрофой, не в том, что катастрофа вызвана гневом богов или их же несправедливостью. А в том, что никакие боги не имеют к ней никакого отношения. Потому что никаких богов нет.

Это всё.

Это конец.

После такой интерпретации не нужно даже никакой особенной катастрофы.

Такая интерпретация сама по себе является окончательной катастрофой.

И вскоре происходит полный упадок цивилизации, в том числе и в её материальном аспекте.

Так случилось с Мохенджо-Даро, эта же участь ждёт рано или поздно Нью-Йорк и Москву: всегда победят варвары, фанатики, иное имя которым – верующие. Новая искренность победит.

Значит, мы или поверим, или умрём.

На этом я заканчиваю своё сообщение. Спасибо.

Лист XII Выбор

Настал день голосования, единый день по всей стране. Иван Борисович Ауслендер встретил этот день, как и обещал, на избирательном участке. Иван Борисович был не каким-то там наблюдателем, а членом участковой избирательной комиссии с правом решающего голоса. В университете составляли списки, все открещивались, а Иван Борисович записался для работы на выборах. Направили его на участок по месту жительства. Выдали отпечатанное на листе формата А6 удостоверение, куда полагалось вклеить свою фотографию. Раньше Ауслендер даже не голосовал никогда. Он был в избирательном процессе совершенным девственником. А тут – сразу в комиссию. Иван Борисович волновался.

Жена тоже волновалась. Виктория вообще стала относиться к Ивану более внимательно. Слушала его, смотря в глаза и склонив голову чуть набок. Словно только что узнала о нём что-то совершенно странное и удивительное. Заправляла постель. Иногда даже готовила ужин. В день выборов Виктория встала рано утром и собрала мужа на смену: выдала ему термос, полный горячего сладкого чая, и полный пакет разнообразных бутербродов с сыром – твёрдым, полутвёрдым, мягким и плавленым. В некоторых бутербродах были ещё листья зелёного салата. В иных – красные маленькие помидоры сорта черри, разрезанные напополам. И зелёные тонкие кружочки маринованных огурцов. Ауслендер шёл на участок, думал о бутербродах, и на душе у него становилось тепло.

Начали рано, в семь. Сидели и подписывали избирательные бюллетени. Избирательные участки, вернее, комиссии располагались, по традиции, в школе. В одной школе было то ли три, то ли четыре комиссии. Иван Борисович нашёл свою комиссию по указателям, распечатанным и приклеенным к стенам и дверям школы. Председатель комиссии спросила, как его зовут и зачем он пришёл. Когда Иван Борисович представился, председатель кивнула, не стала проверять документы и указала ему на парту: садитесь и подписывайте бюллетени. Преподаватель взял себе стопочку, сел и стал чертить свою роспись.