Иван Берладник. Изгой

    - У себя в Залесье он боярскую волю не слишком-то уважает, - перебил со знанием дела Шварн. - Сам на пирах бывал, сам слушал, как говорил Долгорукий - мол, суздальские бояре у меня все в кулаке. Мол, животы наели и ничего дале пуза свово не видят.

    Упитанный сверх меры Николай с беспокойством окинул взглядом своё чрево. Вслед за ним заёрзал на лавке и Петрило - уважаемый в городе осменник. К нему на поклон шли купцы и мелкие бояре, а простой люд зависел от его милостей, ибо лишь он ведал вирами, продажами и штрафами. Двадцать пять кун брал он себе с каждой гривны штрафа, а сколько драл сверх того - никто, кроме него, не считал.

    - Это поклёп, - воскликнул Николай. - Да как он смеет так о боярстве-то? За боярством сила!

    - Так ведь Киев-то, - попробовал заикнуться Иван Лазаревич, сын покойного Лазаря Саковского.

    - Мы и есть Киев! - разошёлся Николай. - За нами - сила! Захотим - скинем князя! А не захотим…

    - Вот и я про то же, братья, - проникновенно продолжил Шварн. - В наших руках всё. Юрий не слушает наших голосов - знать, и нам можно не послушать его. Этого князя снимем - пущай идёт в своё Залесье. А поставим нового.

    - Скинешь его, как же, - скривился обиженно Николай. - Он вона как в Золотой стол вцепился! Сынами себя окружил, как псами цепными, - не вдруг и подберёшься!

    Сказано это было больше в пику Петриле, который, боясь за свои богатства, держал на дворе злых кобелей, готовых порвать всякого, кто подойдёт близко. Не так давно брехучие твари облаяли возок боярина Николая.

    - Так ведь и сыны от него отворотились! - обрадованно всплеснул руками Шварн. - Андрей в прошлом году в Суздаль ускакал. Василько в своём Поросье больше пьёт и кутит, нежели о земле думает. Борис в Белгороде хворает. Кинет он клич - и кто отзовётся? Малолетние последыши от гречанки? Новгород? Он далеко. А Чернигов близко…

    О Чернигове Шварн сказал просто так, как бы случайно вырвалось. Но, сказав, исподтишка обежал глазами бояр - как услышали, как поняли?

    Оказалось, услышали и поняли всё, как надо. В Чернигове сидел князь, что был им по нраву - Изяслав Давидич был и в возрасте, и годами умудрён. А что наследников при нём не было - так это оно даже и лучше: не станет, подобно Долгорукому, сажать всюду своих сынов.

    Весной о рати заговорили уже все. Юрий Долгорукий рвал и метал - верные люди говаривали, что вместе с Черниговом поднялись Смоленск, Волынь, где жил преданный анафеме Климент Смолятич, и даже Новгород-Северский.

    Спеша проверить, так ли это, Юрий послал гонца к Святославу Ольжичу, спрашивая, верно ли, что сват, свёкор его дочери, решится выступить против родича. Ответ его ошарашил - дочь Юрия днями померла, рожая ребёнка, и сам младенец родился мёртвым. Родственная связь между князьями прервалась, а сам Святослав Ольжич уже сговорил свою младшую дочь, Агафью, за младшего брата Мстислава Изяславича, Ярополка. Девочке было едва десять лет - ждали, пока она войдёт в возраст невесты. Мстислав Волынский одобрил брачный союз. А из Турова пришла весть, что второй брат Мстислава, Ярослав, ладил оженить своего сына Всеволода на Малфриде Юрьевне. И жених, и невеста были ещё детьми, брачный союз должен был состояться лишь через несколько лет, но это означало, что Юрий Ярославич Туровский в новой войне будет держаться в стороне.

    Тревожно было в те дни в Киеве. Вторая зима подряд была суровой - если в прошлом году озимые вымокли, то в этом вымерзли, и поселяне с тревогой смотрели на поля. Несмотря на то что весна пришла вовремя, нежданно-негаданно ударили поздние заморозки. Пашни сковало морозом, и те, кто поспешил отсеяться, теперь хватались за голову: а вдруг погибнет зерно? Те же, кто не успел бросить зерно в землю, понимали - чем позже посеешь, тем меньше уберёшь. Лето обещало быть голодным, а за ним вставал призрак такой же голодной зимы. Уже сейчас по улицам слонялись толпы нищих - тех, кто не смог пережить прошлую зиму и знал наверняка, что новый год не принесёт им облегчения. Они толкались на папертях, тянули тощие руки, прося милостыню, робко стояли вблизи богатых теремов, надеясь на. милость бояр и князя.

    От Юрия требовали, чтобы он открыл свои кладовые. Но Долгорукий только разводил руками - прошлогодняя война отняла много сил: в боях под Владимиром-Волынским погибли смерды и часть урожая погибла с ними вместе. Кроме того, земли до самого Дорогобужа были разграблены Мстиславом Волынским. Оттуда к Киеву тоже тянулись люди в надежде, что он всех прокормит.

    Если бы не Андрей, Юрий снарядил бы обозы в Залесье и привёз оттуда хлеб, став, пусть и на краткое время, спасителем Киева. Но строптивый сын запер все подходы, да и по землям Новгород-Северского княжества, не говоря уж о враждебном Чернигове и Смоленске, нельзя было пройти обозам. Киев был отрезан от Суздальской земли и суздальского хлеба и должен был спасаться сам.