Иван Берладник. Изгой

    В Суздале почти все были крещены, крестили и детей, но к старым обычаям относились с прежним почтением. Да и как их не почитать, когда жила, сказывают, в овраге Ярилиной Рощи старая волхва. Она гадала девкам, предсказывала погоды и урожаи, вершила всякую ворожбу и тайно приносила требы [19]истукану Ярилы. Поговаривали, что Ярила всё чаще отказывался внимать мольбам старухи, потому, что по нраву ему не её холодная кровь, а молодая горячая, а девки приходили к нему на поклон мало и редко. Да и стоял он в тёмном сыром овраге, а должен бы - на высокой горе, согреваемый солнышком и обвеваемый летним ветерком. Прошли годы - умерла старая волхва, сырость источила деревянный истукан, но, пока будет стоять роща, будут звать её Ярилиной и будут приходить сюда по весне девки - петь старые песни, водить хороводы, плести венки и завивать берёзовые ветви.

    До рощи было всего ничего, но Бессон с Михайлой не успели закончить беседы с воротником, как послышался топот копыт. На улице показался небольшой отряд - впереди молодой боярин, за ним - боярские отроки. Бессон с Михайлой не спеша поворотили коней.

    - А ну, прочь с дороги! - гаркнул боярин, вздымая плеть. - Неча проезду мешать!

    - А ты кто таков, что на княжьих людей орёшь? - воинственно отозвался Бессон. Было их с Михайлой всего двое, но они уже привыкли мнить себя людьми вольными.

    - Я вот те покажу - княжьи! - боярин надулся, как лягуха и выпучил глаза, впрямь став на неё похожим. Лицо его налилось гневом.

    - Пёс! - заорал он. - Поганый пёс! Вот ты где? Добрался я до тебя!

    Михаила вздрогнул. Он признал в боярине сына своего прежнего хозяина Удачи Прокшинича, Андрея, но лелеял смутную надежду, что за прожитыми годами тот его не помнит.

    - Напраслину возводишь, боярин, - сказал он. - Почто меня лаешь?

    - Пото, что ты, пёс поганый, от хозяина сбег! Да я тебя за то, татя, в чепи велю заковать! До смерти запороть! Вор! Держи вора!

    Воротник вскочил, покрепче хватаясь за копье. Случившиеся люди стали собираться поближе, толкали друг друга, спрашивали:

    - Чего тут творится?

    - Боярин дружинника лает.

    - А почто?

    - Бает, холоп его беглый.

    - А-а… ну, это за дело!

    Боярские отроки двинулись было на Михаилу и Бессона, и те вздыбили коней:

    - А ну, прочь, черти! Чего удумали? Берладников хватать?

    - Ух ты! - заговорили в толпе. - Так то берладники!

    Симпатии людей сразу оказались на стороне приятелей - берладскую дружину Ивана Ростиславича успели в Суздале узнать и полюбить, был это единственный князь, который заслужил славу заступника. Как уехал в Киев князь Юрий Владимирич, оставив при малолетнем сынке Святославе Ивана Ростиславича пестуном, совсем бояре распоясались. Чинили произвол и среди купцов, и среди городского населения. Кабы не Иван Берладник и его молодцы, вовсе житья бы не стало. Не раз и не два вступался он за обиженных. Бояре ворчали, но с княжьим пестуном не больно поспоришь. Его, как цепного пса, поставил заместо себя грозный Юрий Долгорукий.

    - Понапрасну ты меня лаешь, - расправил плечи Михаила, - знать я тебя, боярин, не знаю. В холопах коли и бывал когда, то не у тебя. А ныне я - княжий дружинник. Коли желаешь суда, так ступай к князю Ивану Ростиславичу - он нас рассудит.

    - Да я тебя… Да ты у меня… - от гнева Андрей Удачьевич не знал, что сказать, и только пыхтел и хватал ртом воздух.

    - Чисто лягуха на болоте! - воскликнул кто-то в толпе, глядя на онемевшего боярина.

    Возглас подхватили, послышался смех. Андрей Удачьевич зафыркал, попытался крикнуть гневное, но вместо злых слов послышалось что-то, напомнившее лягушачье кваканье, и хохот стал громче. Тогда он просто указал отрокам рукой на толпу, и те двинулись на собравшихся, чтобы плетями разогнать насмешников.

    Но смешно - не страшно. Одни шарахнулись в стороны, другие кинулись на всадников. Хватали за полы опашеней, за узды коней, за сапоги и вскинутые Руки. Кого-то просто колотили кулаками, у кого-то отняли плеть и охаживали ею в ответ. Бешено заскакал Конь, которому попало плёткой по глазам. Не усидев в седле, отрок сполз набок, и его тут же подхватили, стаскивая наземь.

    Это разъярило и боярина, и отроков. Андрей Удачьевич рывком обнажил меч, и люди отпрянули. Только берладники не дрогнули.

    - Не срамись, боярин, - громко сказал Бессон. - При всём честном народе кого хочешь рубить? Горожан? То не твои холопы. А прольёшь кровь - гляди, как бы тебе красного петуха не подпустили. Супротив кого ты вышел? Супротив людства!

    Андрей Удачьевич оглядел улицу. Многих его отроков успели помять и поцарапать. У кого-то были порваны дорогие опашени, у одного из носа текла кровь. Но и среди горожан были пострадавшие - кого замяли конём, кто-то получил плетью по лицу и зажимал ладонями вспухший рубец. Ещё немного - и народ начнёт выворачивать из заборов колья. Тогда уж - держись…

    - Погоди ужо, - с трудом выдохнул сквозь зубы боярин, - встретимся мы с тобой… холоп… Тогда за всё заплатишь!