Иван Болотников

Знал Иванка, что исход поединка теперь во многом будет зависеть и от коня. Надо успевать поворачивать лошадь, вовремя натягивать и отпускать удила и быть готовым к любому коварному наскоку иноверца. Татарин своими неожиданными опасными вывертами заставлял думать только об одном – не попасть впросак, не угодить под внезапный разящий удар.

Ахмет, покрутившись возле уруса и поняв, что испытанный боевой прием на этот раз не приносит успеха, решил идти напролом. Он поднял клинок и стремительно налетел на московита. Иванка подставил под саблю щит, а затем мощно взмахнул мечом. Ахмет заслонился, но удар Болотникова был настолько силен, что меч, соскользнув со щита, глубоко вонзился в шею коня.

Конь вместе с багатуром рухнул на землю. Болотников спрыгнул с Гнедка и только сейчас разглядел смуглое безбородое плосконосое лицо, короткую загорелую шею и широко раскрытые, застывшие в немом ужасе черные глаза.

Близка победа!

Но Ахмет тотчас вскочил и свирепо рявкнув: «Уррагх!» – надвинулся на уруса.

И начался пеший поединок.

Блистали мечи, лязгало железо. Татарин бился жестоко. Он был крупнее и выше Болотникова. Обозленный своей неудачей, Ахмет хотел побыстрее уложить уруса и вновь поднять в глазах джигитов свою пошатнувшуюся доблесть.

Однако гибкий и верткий Болотников на земле держался цепко. Багатуру никак не удавалось поразить уруса своим клинком. Иванка умело защищался и выжидал удобного момента.

Бились отчаянно, долго. Ордынец все время визжал, издавал воинственные вопли. А Иванка сражался молча, стиснув зубы, сурово поблескивая из-под шелома зоркими глазами.

Ахмет, уверившись в своей победе, все наседал и наседал. Его клинок словно молния сверкал в воздухе, тяжело опускаясь на красный русский щит. Вот-вот урус дрогнет и обретет смерть на поле брани.

У Иванки мелькнула мысль:

«Княжий меч, видно, знатные мастера ковали. Не устоять против него басурманской сабле».

Болотников, прикрываясь от клинка щитом, стал лишь изредка обмениваться ударами. Но вот, улучив момент и собрав воедино всю силу, Иванка неожиданно для бага-тура взмахнул мечом и обрушил его на кривую саблю. Клинок переломился. Следующим ударом Болотников рассек растерявшемуся багатуру голову.

Взмахнув руками, Ахмет замертво рухнул.

– Ловко, Иванка! – воскликнул бившийся неподалеку от Болотникова Якушка.

Сражался Якушка ожесточенно, неистово, разил татар копьем и саблей.

Яро билась с ордынцами вся русская тысяча. Билась час, другой. И вот татары дрогнули и повернули вспять.

Глава 6 ТЕЛЯТЕВСКИЙ И КАПУСТА

Русское воинство ликовало: утерли нос поганым, ишь как от крепостицы бежали!

Ордынцы сникли. Казы-Гирей от злости больно теребил подкрашенную хной ¹¹⁹бороду, плевался. Аллах отвернулся от джигитов. От руки неведомого московита пал багатур Ахмет.

Высокий худощавый раб, зазвенев легкой цепью на ногах, подал повелителю чашу с айраном. (Так полагалось всегда, когда великий крымский хан гневался.)

Казы-Гирей выбил ногой из рук невольника чашу и в слепой ярости полоснул раба саблей по тощей шее. Голова невольника откатилась к ногам оробевших нукеров.

Князь Телятевский похвалил Болотникова:

– Не ошибся я в тебе, Ивашка. Знатно с татарами бился. Получишь от меня достойную награду. А с этого дня забираю тебя к себе в ратные холопы-послужильцы. Будешь вместе с Якушкой подле меня ходить.

Болотников, не остывший после лютой сечи, не сразу понял, о чем ему говорит князь. Слова доносились будто сквозь сон. Опомнился лишь тогда, когда на него налетел радостный Афоня Шмоток.

– Помогла моя ладанка, Иванушка!

– Князь-то как, не осерчал? – спросил бобыля Болотников, указав в сторону Телятевского.

– Рукой махнул. Не до меня ему ныне, – весело рассмеялся Афоня.

Запели ратные трубы, загремели тулумбасы ¹. Из русского стана вновь выехали на поле боевые сотни; понеслись па татар, врезались в их конницу. Но главные силы войска оставались в городке. Основные тумены Казы-Гирея также находились на Воробьевых горах. Однако на поле сражались с обеих сторон до двадцати тысяч воинов, ежечасно подкрепляя друг друга все новыми и новыми отрядами всадников.

Нарастал и ширился шум битвы. Всхрапывали и ржали кони, ревели походные варганы, гудели бубны, протяжно пели рога, свистели стрелы. И все это перемежалось с оглушительными воплями ордынцев и громогласными кличами русских ратоборцев.

Ближе к Данилову монастырю жестоко рубились вершники, а правее, возле изгиба Москвы-реки, навстречу конным ордынцам выступили две тысячи пеших пищаль-ников, поражая татар пулями и картечью. Однако и джигиты наносили русским значительный урон, почти без промаха пуская свои стрелы.

Песчаная равнина покрылась трупами коней и воинов.

К полудню князь Телятевский вновь подошел к воеводе Тимофею Трубецкому.

– Не привык праздно на битвы взирать, князь. Легче в поле быть, чем в стане изводиться. Дозволь, Тимофей Романыч, своих ратников на басурман вывести.

– Не пришло еще наше время, князь. Воеводам наказано при главном войске покуда быть.