Иван Болотников

Исай вступил на межу сосредоточенный и строгий. Широко перекрестился, трижды поклонился золотистому полю, молвил:

– Даруй, святой Илья, доброй страды и хлебушка вволю. Приступим с богом.

Пахом, Прасковья и Иванка вслед за Исаем углубились в поле и связали тугими перевяслами колосья в один большой сноп.

– Ну вот и завязали Илье бороду, – снова произнес Исай.

Молча постояли вокруг снопа, перекрестились и вышли на край загона.

К оставленным на корню перевязанным колосьям на селе относились с великим почетом. Освященный сноп не трогали до окончания всех пожинок. В последний день оставленные колосья «Илье на бороду» подрезали всей семьей при полном молчании. Мужики верили, что если при уборке последнего снова кто-нибудь скажет хотя бы одно слово, то пожиночный сноп утратит свою чудодейственную силу. Затем пожиночный сноп с великими предосторожностями приносили в избу, ставили на лавку в красный угол, под иконы, а в день Покрова торжественно выносили во двор и совершали обряд закармливания скотины. После этого крестьяне считали, что вся дворовая живность подготовлена к зиме, господь бог защитит ее от напастей и порчи. И с этого дня скотину уже не выгоняли на выпас, а держали у себя во дворе.

…На краю нивы мужики нарвали по пригоршне колосьев, сложили их в шапки и понесли домой.

В избе, поставив икону на стол, вышелушили перед образом из колосьев зерно в деревянную чашку, вынесли ее во двор и поставили на ворота.

– Ступай, Прасковья, за отцом Лаврентием, – сказал Пахом.

– Тут спешить ни к чему, Захарыч. Батюшка Лаврентий о том ведает. По избам он ходит. Скоро и к нам завернет, – степенно проговорил Исай.

Священник появился перед избой в сопровождении дьячка и псаломщика Паисия с плетенкой.

– Провеличай Илью, отче, – попросил старожилец.

Батюшка Лаврентий, сняв с тучного живота медный крест, осенил им деревянную чашу с житом и минут пять молил пророка о всяческой милости мирянам.

Мужики, перекрестив лбы, положили в плетенку Паисия алтын да дюжину яиц.

А батюшка не спеша шествовал дальше.

Глава 5 БЫТЬ БЕДЕ

– Матвея мы с Прасковьей навестим, дела обговорим, но со свадьбой повременить надо, – сказал отец.

– Отчего так, батя?

– Нешто не разумеешь? Ниву надо обрать, хлеб молотить, озимые сеять. Какой мужик в страду весельем тешится. После покрова свадьбу сыграем.

Иванка угрюмо насупился.

– До покрова ждать нельзя, отец. На заимку княжьи люди часто наведываются. Сведут они Василису Либо надругаются.

– Ох, не торопи меня, сынок. Недосуг нонче. Сумеешь Матвея уговорить – приводи девку. А свадьбу после страды справим, – вымолвил Исай и пошел запрягать лошадь.

На другой день мужики всем селом вышли на зажинки. А Иванка перед тем, как отправиться в поле, забежал к Агафье. Баба, в окружении пятерых ребятишек, горестно сидела на крыльце и всхлипывала, распустив космы из-под темного убруса.

– Как там Афоня, мать?

– Ой, худо, Иванушка. Второй день в застенке сидит. Отощал. Едва упросила краюшку хлеба да свекольник осу-дарю моему передать. Пропадем мы теперь.

– Пытали Афоню?

Покуда не трогали. На Ильин день грех людей за-

бижать. Уж ты скажи мне, касатик, за што Афонюшку

мово взяли, за какие грехи?

– Не знаю, мать. Не горюй, выпустят Афоню.

– Дай-то бог, касатик, – закрестилась Агафья и вновь залилась горючими слезами.

Обычно выходил Иванка на первые зажинки с легким сердцем, как и все селяне. Но на этот раз ехал он к ниве понурый. Не до веселого сейчас. Князь его, поди, уже в Москве поджидает. Не ведает Телятевский, что не вернется он больше в княжьи хоромы. Правда, могут и силком в усадьбу привести. Князь крут на ослушников.

И с Василисой заминка. Едва ли отпустит ее бортник на село до свадьбы. Худо ей там. Мамой с дружиной до сих пор по лесам бродит. Промашку дал пятидесятник. Федька Берсень, поди, уже к Дикому полю подходит. Здесь-то Мамон недоглядел, упустил беглую ватагу. А вот Василису ему легче из лесу увести. Да и предлог есть. Князь как-то обмолвился – то ли в шутку, то ли всерьез, что хочет Василису в свои хоромы сенной девкой забрать.

Не везет горемычной. До сих пор отца с матерью забыть не может. Ох, как возрадовалась Василиса, узнав, что ненавистный ей насильник Кирьяк сложил свою злодейскую голову.

Нет. Надо забирать Василису из леса. После смотрин и увезти. Покрова ждать нечего. Пусть бортник малость посерчает.

Хуже с Афоней. Угодил-таки балагур в капкан. Приказчика Калистрата нелегко будет провести. Хитрющий мужик.

– Эгей, воин, чего призадумался? – толкнул Иванку в бок Пахом.

Все эти дни, особенно по вечерам, старый казак не отходил от ратника, подолгу любовался знатным мечом, расспрашивал о походе, битве, ратоборстве с татарским богатырем. Хлопал Болотникова по плечу, хвалил:

– Воином ты родился, парень. Чует мое сердце – не единожды тебе еще в походах быть.

Примечал также Иванка, что крестьяне, прознав про его ратные успехи, стали почтительно с ним здороваться и вести степенные мужичьи разговоры.

Особенно этому был рад Исай.