Иван Болотников

сбили бражника наземь. Болотников насупился, поднялся с лавки, норовя помочь слобожанину, и опять его вовремя удержал Афоня Шмоток.

– Сиди, Иванка. Здесь истцов да ярыжек завсегда полно. Мигом в Разбойный сволокут.

Дерзкого тяглеца вывели из кабака. Иванка сказал глухо:

– Не любят бояре правду. Сказнят теперь его, либо язык вырвут.

Один из питухов – тощий, с изможденным лицом – с досады швырнул на земляной пол войлочный колпак, воскликнул:

– Э-эх, жизнь горемычная! Налей чарочку, Потапыч.

Целовальник – дородный, чернобородый, с бойкими

плутоватыми глазами, в суконной поддевке – вскользь глянул на бражника, буркнул, поглаживая густую бороду:

– Деньгу кажи, мил человек.

– Последний грош пропил, Потапыч. У блажь! Душа горит.

Целовальник окинул взглядом посадского с ног до головы и проронил нехотя:

– Сымай сапоги, братец. Косушку нацежу.

– Помилосердствуй, батюшка. Сапоги у мя последни.

– Тогда ступай прочь.

– У-у, нехристь! – в отчаянии махнул рукой посадский и принялся стаскивать с ног кожаные сапоги. – Наливай, душа окаянная!

«Словно наш мельник Евстигней. Такой же скаредный», – подумал о целовальнике Иванка и потянулся к чарке. Однако его вновь остановил Шмоток.

– Не пей, Иванка. Осерчает Якушка – в подклет посадит.

– Оставь, Афоня. На душе смутно, – вымолвил Иванка и осушил чарку.

В кабак вошел новый посетитель. Пытливо глянул по сторонам и подошел к стойке. Наклонился к Потапычу и что-то шепнул на ухо.

Целовальник закивал черной бородой и торопливо позвал кабацкого ярыжку:

– Запали свечи, Сенька. Темно в кабаке. Да поспешай, поспешай у меня!

Вскоре в государево кружало ввалился объезжий голова с десятком стрельцов.

Потапыч вышел из-за стойки, угодливо ноклопился и спихнул с лавки осоловевших бражников.

– Милости просим, Дорофей Фомич. Испей чарочку с устатку.

Объезжий голова плюхнулся на лавку, обронил, позевывая:

– Твоя правда, Потапыч. Всю ночь не спал, за воровским людом досматривал. В Китай-город нонче тьма народишку понаехало. Подавай снедь. Оголодал я, братец.

Афоня Шмоток обеспокоенно дернул Болотникова за рукав кафтана:

– Глянь, парень. Объезжий в кабак пожаловал. Пора нам ноги уносить.

– Вижу, Афоня. Сиди, неча бояться, – хмуро отозвался Болотников.

Дорофей повел глазами по кабаку. Заметил Болотникова. Дрогнула чарка в тяжелой руке.

Поднялся из-за стола и, забыв про снедь, направился к бунташному парню.

– Вот и свиделись, молодец. Теперь не уйдешь. Нет твоего заступника. Загулял Федька Конь.

Болотников вспыхнул и шагнул навстречу Кирьяку.

– Посторонись, биться буду.

Объезжий голова скривил рот, махнул рукой стрельцам.

– Взять воровского человека!

Глава 8 В РАЗБОЙНОМ ПРИКАЗЕ

На Болотникова накинулись стрельцы, он раскидал их и подступил к Кирьяку. Объезжий голова больно ударил его в лицо. Иванка обозлился и поверг своим тяжелым кулаком супротивника наземь. Кирьяк с трудом поднялся и вновь очутился на полу.

Стрельцы оттеснили Болотникова в угол, опрокинули на бочонок, связали руки.

В драку ввязался было и Афоня Шмоток. Но Дорофей его так стукнул, что бобыль свалился без чувств под лавку. Очнулся, когда ни Болотникова, ни государевых людей в кабаке уже не было. Один из бражников поднес ему чарку.

– Вот те и правда, хрещеный… Ишь, как тяглецов государевы люди потчуют. Завсегда беднякам достается, И-эх!

Афоня, утирая рукавом кровь с лица, невесело проговорил:

– Ничего, я тертый калач. Меня батогами не так потчевали. Благодарствую за чарочку.

Выпил, запустил щепоть в миску с капустой и только теперь вспоМнил о Болотникове:

– Мать честная! О приятеле запамятовал. Куда ж его подевали вороги?

– Не иначе, как в Разбойный приказ свели, – сказал один из тяглецов.

Афоня нахлобучил шапку на взъерошенную голову, сорвался с лавки и выскочил на улицу.

«Разбойный приказ в государевом Кремле. Выходит, туда Иванку потащили», – сообразил бобыль и прытко побежал вдоль Варварской улицы к Красной площади, норовя догнать государевых людей.

Возле Аглицкого двора столкнулся с высоченным похо-дячим торговцем. Ткнулся ему в живот и проворно шмыгнул в толпу. JIovok полетел вместе с горячими пирожками в лужу. Торговец отчаянно забранился, затряс кулаками, но Афони и след простыл.

Бобылю повезло. На Красной площади, возле Тиунской избы Шмоток настиг государевых людей. Впереди Болотникова шли пятеро стрельцов, а позади – объезжий голова верхом на коне.

Иванка шел без шапки. Черные кольца волос упали на угрюмые глаза. Лицо в кровоподтеках. Разорванная на груди и спине рубаха обнажала мускулистое загорелое тело.

Толпа нехотя, неторопливо расступилась, пропуская стрельцов к Фроловским воротам. Слобожане роняли хмуро:

– Ежедень в Разбойный волокут.

– В застенках сотни посадских сидят.

– Ишь, как парня побили.

– Знакомый детина. Кажись, он на Красной праведные слова сказывал.

Кирьяк повернул голову к посадскому, сказавшему последние слова, остановил коня.

– О чем говорил сей парень на площади?

Посадский усмехнулся и отозвался прибауткой:

– Ветры дули – шапку сдули, кафтан сняли, рукавицы сами спали.

Дорофей тронул копя и погрозил слобожанину кулачищем: