Иван Болотников Кн.1

— Там отвалят. Либо денежку дадут, либо в рыло поддадут. Хлебушек завсегда в почете, — промолвил Афоня и ударился в словеса. — Слышали? В Москве купцы за четверть ржи по двадцать алтын дерут. У-ух, зверье торговое! Помню, бывал я годков пять назад в хлебном ряду на Ильинке. Сидит, эдак, купчина-ухарь в своей лавке, борода веником, пудовым безменом на посадских трясет, глотку дерет: «Задарма отдаю, окаянные! Пошто лавку стороной обходите. Сдохнете, ироды!» У меня за душой ни гроша, а к купчине подошел…

Болотников, посмеиваясь, слушал Афоню о том, как тот сумел одурачить свирепого торговца на потеху слободских тяглецов[49].

Мельница — в трех верстах от села Богородского, на холме за господской нивой. Послал Иванку отец. Наказал привезти муки бортнику Матвею да попросить в долг три чети зерна.

Вправо от дороги тянулась княжья пашня, покрытая ярким зеленым ковром озими.

Влево — пестрели жухлой прошлогодней стерней и сиротливо уходили к темному бору нетронутые вешней сохой, разбухшие от дождей крестьянские полосы.

«У князя озимые на пять вершков поднялись, а наши загоны впусте лежат. Велика святорусская земля, а правде на ней места не сыщется», — мрачно раздумывал Болотников, посматривая на зарастающее чертополохом крестьянское поле.

Передние колеса телеги по самые ступицы ухнули в глубокую, наполненную жидкой грязью колдобину. Афоня ткнулся лицом в широкую Иванкину спину и поспешно ухватился за малую кадушку, едва не вывалившуюся на дорогу.

— Балуй, Гнедок, — сердито погрозил кулаком Шмоток, и, приподняв крышку, запустил руку в кадушку, вытащив из неё золотистого линя.

— Добрая рыба, хе-хе!

— А крапивы пошто в кадушку наложил, милостивец? — полюбопытствовал Карпушка.

Афоня хитровато блеснул глазами.

— Э-э, братец. Умный рыбак без оной злой травы не ходит. В крапивном листе всякая речная живность подолгу живет и не тухнет. Глянь в кадку. Вишь — и линь, и язь, и сазан трепыхаются. Душа из них до сих пор не вышла, а ведь ночью вентерем ловил. Вот те и крапива!

Возле Панкратьева холма страдники спрыгнули с подводы и пошли до мельницы пешком. Иванка жалел лошадь. Хотя и был Гнедок в ночном пять дней и нагулял молодой травкой опавшие бока, но все же ему предстояло вскоре снова тащить за собой нелегкую соху и ковырять землю на десятинах.

Мельница стоит на холме издавна. Старая ветрянка, с потемневшими обветшалыми крыльями помнит еще смутные годы княжения Василия Темного и царя Ивана Васильевича. А срубил мельницу прадед Евстигнея — деревянных дел мастер Панкратий, оборотистый, башковитый мужик — старожилец князей Телятевских. С той поры так и называли — Панкратьев холм.

Глава 15 Благодетель

Из широко раскрытых ворот клубами вилась седая пыль. Возле мельницы толпились с десяток мужиков, прибывших из разных деревенек княжьей вотчины. Всех привела нужда. Одни привезли на помол две-три чети последней, наскребенной в сусеках, прошлогодней ржи, другие — в надежде обменять кое-какую рухлядь на малую меру хлеба, а третьи — слезно упрашивали мельника одолжить им зерна или муки под новый урожай.

Провожая Иванку, отец тоже напутствовал:

— Сеять яровые нечем. Попроси у Евстигнея в долг три чети жита. Осенью сполна отдадим.

Иванка зашел в мельницу, поприветствовал хозяина:

— Здоров будь, Евстигней Саввич.

Евстигней — мужчина дюжий, лысый, с пучком редких рыжеватых волос над большими оттопыренными ушами. По груди стелется светло-каштановая борода. Глаза проворные, с прищуром, нос крупный, мясистый. Ходит неторопливо, степенно, говорит немногословно и деловито.

Мельник отряхнул муку с фартука, сказал в ответ:

— Здорово, молодец.

— Продай муки, Саввич, — сразу приступил к делу Иванка.

— Какая нонче мука, — махнул рукой Евстигней. — Сам перебиваюсь.

«Лукавит мельник. Цену набивает. Вон оба ларя с мукой. Да и в амбаре, поди, не мякина лежит», — подумал Болотников и ткнул пальцем в сторону ларей.

— То не моя, парень. Мирской ржицы намолот. Заберут вскоре, а своей муки нету, — отрезал Евстигней и повернулся к жернову.

«Опять врет. У мужиков по весне столько ржи на помол не наберется. Придется накинуть, дьяволу рыжему».

На селе знали, что коли мельник в чем упрется — его и оглоблей не сдвинешь. Все одно на своем настоит. Но ведали крестьяне и другое: жаден Евстигней до даровых денег, набавь пару полушек — и оттает.

— Не скупись, Саввич. Алтын на четь накину.

— Гривенку, — не оборачиваясь, пробубнил в бороду Евстигней.

— А пошел ты к черту! — осерчал Иванка и затопал к выходу.

— Погодь, погодь, милок! — закричал ему вслед мельник. — Поладим на алтыне. Наскребу малую толику, последки отдам.

Болотников чертыхнулся и протянул мельнику мешок.

— Вначале денежки изволь, милок.

Получив деньги, Евстигней выпроводил мужиков на двор и засеменил к амбару. Болотников пошел было за ним.

— Побудь во дворе, молодец. Темно у меня в клети — зашибешься, — опустив вороватые глаза, произнес мельник.