Иван Болотников Кн.2

Посылал лазутчиков малыми группами, в пять-шесть человек, но проскочить стрелецкие разъезды и взять языка не удавалось.

Полковые начальники еще более насели.

— Не томи рать, воевода. Пора!

На стороне Болотникова оказался один лишь Юшка Беззубцев.

— У Трубецкого и рать велика, и наряд крепок. А как войско стоит — не ведаем.

Всех больше недовольствовал Федор Берсень. С досадой передразнил Юшку:

— «И рать велика и наряд крепок». Не лишку ли осторожен? Дали раз по шапке, так в кустах сидеть? Да казакам без дела сидеть тошнехонько. В поход, воевода!

— Подождём! — сурово и непреклонно говорил Болотников.

В рать вливались все новые и новые силы. Прослышав о грамотах царя Дмитрия и «листах» Болотникова, в войско прибыли повольники с Дона и Волги, Хопра и Медведицы, Северного Донца и Маныча…

«Крепко же народ вознегодовал на бояр. Славная рать копится, — радовался Болотников. — Поглядел бы царь Дмитрий на свое воинство. Не довольно ли ему в Речи Посполитой сидеть? Не пора ли на Русь возвращаться?»

Намедни получил от Молчанова грамоту. Михайла отписывал: царь Дмитрий Иванович ждет от своего Большого воеводы решительных действий, повелевает немешкотно идти на Москву. Всем неймется: царю, Молчанову, Шаховскому, ратные воеводы одолели. Но сердце подсказывало: не торопись, спознай врага и вдарь наверняка. Не торопись, воевода!

Сновал по дружине. Как-то, поустав от хлопот, привалился на лугу к стожку сена; по другую сторону заслышал разговор ратников:

— Сенца-то, почитай, на весь обоз запасли. Добро, мужики не скареды, не пожалели покоса. И ить мирской луг подчистую скосили.

— Не скареды, — поддакнул другой. — И сенцом, и хлебушком снабдили. Последки, грят, отдадим, лишь бы Дмитрия Иваныча на престол утвердить.

— Добро бы так. Чать, помните, как Дмитрий Иваныч о народе пекся?

— Токмо и вздохнули при Дмитрии.

— Крепко вздохнули. Царску десятину не велел пахать, Юрьев день мужикам вернул. Праведный царь!

— Праведный! То-то вся северская земля за Дмитрия встала[40].

— А я, братцы, иное слышал. Чу, царь Дмитрий от православной веры отшатнулся.

— Брехня!

— Беглый поп московский сказывал. В Белокаменной его сана лишили, так он в Путивль утек. Ныне же в рати батюшкой. Сказывал, что-де государь Дмитрий Иваныч на Москве в храмы не ходил, а все с латынянами якшался. Де, настоль онемечился, что даже в царицы еретичку взял. Не грех ли то, православные?

— Врешь, Кирейка. Не возводи хулу на царя Дмитрия.

Иван Исаевич вышел из-за стога.

— Кто из вас Кирейка? — строго спросил он.

— Я, отец-воевода, — смирнехонько ответил неказистый, остролицый мужичонка с быстрыми бегающими глазами.

— Так, сказываешь, царь Дмитрий Иваныч христову веру предал?

— Я о том не сказывал, не сказывал, отец-воевода, — заюлил Кирейка. — То поп Евстафий изрекал.

— Что за поп? Что за блудная овца появилась в моей рати? Где он?

— В Передовом полку, отец-воевода, — продолжая низехонько кланяться, отвечал ратник.

— Добро бы глянуть на оного попа.

Отцу Евстафию учинили сыск. Иван Исаевич поручил расспросить попа вернувшемуся из северских городов Матвею Аничкину.

— Чую, неспроста рать мутит. Пытай накрепко. Матвей принялся за дело с усердием. Через два дня доложил:

— Евстафий сказался попом с Никольского прихода. Де, пять лет на Фроловке Белого города службу правил. Я ж московитян сыскал. Не знают такого батюшку. В Никольском храме отец Федор в попах ходил.

— Что мыслишь о том, Матвей?

— Мнится мне, лазутчик. Никак из Москвы Василием Шуйским заслан. Поп еще в Путивле царя Дмитрия хулил.

— А Кирейка?

— Кирейка пришел вместе с Евстафием.

Лицо Болотникова ожесточилось. Козни Шубника! Боярский царь ушами не хлопает. Норовит подорвать народное войско изнутри, лишить его веры в царя Дмитрия. Жестко молвил:

— Обоих пытать огнем. Змеиные души вытряхнуть! И «поп», и Кирейка пыток не вынесли. Не только во всем повинились, но и выдали имена других лазутчиков. Их оказалось пять человек, мутивших повольников во всех полках.

Вершил суд сам Болотников.

— Зрите, други, на этих христопродавцев. Засланы они в дружину самозванным царем Шубником. То боярские лизоблюды и прихвостни. Проникли они в рать, дабы на истинного государя Дмитрия Иваныча хулу возвести. Государь-де Дмитрий вор и богоотступник, еретик и народный притеснитель. А так ли оное, други?

Дружина гневно отозвалась:

— Врут, злыдни!

— Царь Дмитрий к народу милостив!

— Не Дмитрий Иваныч, а Васька Шуйский народа погубитель!

— Покарать изменников!

Иван Исаевич поднял руку.

— У Шубника в судьях — бояре да дьяки. Мы ж будем судить всенародно, и суд наш самый праведный. Что укажете изменникам?

— Казнить, воевода!

Лазутчиков повесили на осинах.

Глава 13 Афоня

— Погодь, Силантий, не горячись, — прикрывая Афоню, молвил Ерема.

— Зарублю! — продолжал яриться пятидесятник, отталкивая молодого пушкаря.

— Да уймись же, Силантий! Ужель экий сверчок стрельцов посек?

— Не один он был, а с луганскими мужиками. Те ж давно на стрельцов крысились, сволочи!

— И все ж уймись. Сведем мужичка к голове да спытаем. Уймись, Силантий.