Иван Болотников Кн.2

— Жихарь на семерых показал, — продолжал Аничкин. — Почитай, по всем полкам пакостили.

Болотников окликнул стремянного.

— Пошли вестовых к воеводам. Пусть с полками идут к моему стану. Суд буду вершить!

Глава 5 Добрые вести

Разбитые полки Юрия Трубецкого и Михаилы Нагого поспешно отступали к Орлу. Там — мощная каменная крепость, там — спасение.

Князь Михайла недовольно высказывал:

— Уж больно прытко удираем, Юрий Никитич. Коней запалили. К чему такой спех?

— Надо, надо, Михайло Лександрыч! — зло отвечал Трубецкой. Злился на себя, на Нагого, на отступавших дворян. Злился на бунташную волость. Злился на ежедневные худые вести.

— Рыльск и Льгов ворам крест целовали!

— Карачев отложился!

— В Брянске крамола!..

Господи, да что это с Русью? То веками дремала, а тут будто вожжой подхлестнули. Загомонила, взроптала. Мужика не узнать! А ведь так тихо сидел! Ни дров, ни лучины, а жил без кручины. Куда все подевалось. Мужик в ярь вошел, ишь как люто на господ поднялся. Дворяне напуганы, бегут из полков, бросают цареву службу. Как тут к Орлу не спешить?

Разброд в полках напугал и Нагого.

— Срам, Юрий Никитич. Служилые по поместьям удирают. Намедни сразу пять сотен отъехало. С кем супротив Вора будем стоять?

— Напустись! Царевым судом пригрози.

— Не слушают. Бегут, отступники.

— Надо борзей в Орел. Там-то найдем управу.

Но и Орел не порадовал: узнав о победе Болотникова под Кромами, посадчане заворовали, в городе отовсюду слышались мятежные речи.

Неспокойно было и среди служилых. Дворяне, прибывшие в Орел из Новгорода, засобирались к своим поместьям. Воеводы Хованский и Барятинский снарядили к царю гонца. Василий Иванович тотчас выслал к Орлу три стрелецких полка под началом князя Данилы Мезецкого. Выслал с крепким наказом:

— Поспешай, Данила Иваныч. Уговори ратных людей, чтоб службу не кидали. Мятежников же казни без пощады. Войди в крепость и стой насмерть. Заслони путь Ивашке Болоту.

— А как же Трубецкой с Нагим? Они-то, чу, к Орлу идут, — спросил князь.

— Будешь заодно с ними стоять. Поспешай, князь!

Но ни Трубецкому, ни Мезецкому стоять в Орле не пришлось: город целовал крест Дмитрию, служилый же люд разбежался по своим усадищам.

Узнав о мятеже, Юрий Трубецкой «пробежал» мимо города. Поспешавший к крепости Мезецкий встретил орловских воевод у Лихвинской засеки.

Разбитые рати Трубецкого и Нагого отошли к Калуге.

И вновь Болотников в седле, вновь впереди своего Большого полка. День — хмурый, дождливый. Хмур и воевода: стоят в глазах казненные лазутчики. Среди царевых соглядников оказались трое посадчан из московской слободы. Не купцы, не торгаши-барышники, а тяглые ремесленные люди, угодившие в кабалу к боярину Дмитрию Шуйскому. Что заставило их пойти против рати народной, против того же тяглого мужика и холопа? Деньги, вера в «помазанника божьего» Василия Шуйского? Ежели вера — то страшнее. За веру на костер и плаху идут… И эти трое пошли. Смерти не устрашились. Ужель таких много на посадах?

От тягостных мыслей отвлекло показавшееся село на высокой горе. Оно чем-то напоминало Богородское. Иван Исаевич с грустью вздохнул. Эх, поглядеть бы сейчас на родную отчину! Пройтись бы по селу, по крестьянским нивам, подняться бы на крутояр, где когда-то говорили с дедом Пахомом о казачьей воле. Не там ли бередил свою душу дерзкими помыслами, не там ли впервые надумал побороться за народное счастье?

Родное село, вздыбившееся над полями и лесами взгорье, необъятные манящие дали. Ох, как хотелось вырваться из господского ярма и оказаться в том далеком, сказочном просторе, где нет боярских оков, плетей и дыбы! Там — воля, там — счастье, там — мужичья правда. Унестись туда, изведать!

Унесся, изведал. Ох, как нелегка ж эта казачья воля! Какими лишениями и невзгодами она добыта; сколь крови пролито, сколь буйных головушек полегло в седом ковыле! Сурово Дикое Поле, коварно. Чуть что — и обрушится на повольницу грозная ордынская лава. Принимай удар, казак, защищай волю. И загудит, заверещит, забряцает степь. Пыль, ржанье коней, вопли ратоборцев, смерть! Но все же там легче, душе легче, вольготней. Нет ни темниц, ни кнута, ни кривды боярской. Ты не смерд, не холоп, шапку не ломаешь. Ходишь гордо, забыв о покорности рабской. Степь пьянит, вливает силы. Волюшка!

На Руси же — тьма, неволя горькая. Задавили мужика кабальники, кабальным арканом глотку стянули, вот-вот вконец задушат. Попробуй вырвись, попробуй разогни спину! Тут тебя еще ниже пригорбят, еще крепче петлю накинут. Испокон веку стоял ты на коленях, стоять тебе и дале.

Ну нет, баре-бояре! Буде, поцарствовали, попили кровушки. Лопнуло терпение. Разогнул мужик ныне спину, оковы сбросил. Грохнул ими оземь, да так, что звон пошел по всей Руси. Огневался народ, силу в себе почуял, силу великую! Ишь как заметались господа, страшна кара народная. Будто крысы, с вотчин побежали. Мужик за топор схватился, схватился крепко! Не устоять ныне барам, не ярмить боле народ.

— Не ярмить! — вымолвил Болотников вслух.

— О чем ты, воевода? — спросил стремянный.