ИВАН БОРОДУЛИН

На западной окраине Киркенеса неожиданно наткну­лись на длинные бараку, обнесенные несколькими ряда­ми колючей проволоки. Рядом раскинулось большое кладбище, буквально усеянное стандартными деревян­ными крестами. Нас встретила и окружила большая тол­па женщин, одетых в серые полосатые халаты. Бывшие узницы еще плохо понимали, что происходит, дивились нашим погонам. Многие плакали, обнимали разведчиков, целовали.

Вдруг у одного из бараков раздались громкие крики* Толпа понеслась туда. Побежали и мы. Несколько жен­щин, просто обезумевших, волокли за волосы по дере­вянному настилу хорошо одетую девушку, пиная ее но­гами и выкрикивая ругательства. Пришлось выстрелить вверх. Женщины отпустили жертву, и девушка поднялась на ноги. Высокая, стройная, одетая в шелковое платье, с массивным браслетом на руке, она резко отличалась от других.

По-немецки спрашиваю, кто она. На чистейшем рус­ском языке кричит, что ненавидит всех нас. По выкри­кам женщин выясняем, что это русская, продавшаяся немцам, надсмотрщица, не пожалевшая даже родную мать, сидевшую в лагере.

Мы растерялись и не знали, что предпринять. Потом кто-то из разведчиков сказал, что надо назначить свой трибунал и судить предательницу, как поступали на Украине.

PAGE218

В состав трибунала вошли три женщины — учительни­ца из Ленинградской области и две колхозницы из Бело­руссии. От нас включили Николая Верьялова.

Суд был коротким и беспощадным: смерть!

Дело принимало неожиданный оборот — не могли же мы в самом деле расстрелять женщину, хотя она и за­служивала этого. Ни у кого из нас не поднялась бы рука на безоружного человека. В то же время мы со­знавали, что это краг, предатель, заслуживающий воз­мездия.

Но как найти выход, что сделать, чтобы недопустить расправу и в то же время успокоить озлобленных, изму­ченных и жаждущих мести людей.

Мысль как всегда в таких случаях пришла совершен­но неожиданно.

Громко, чтобы слышали все, обращаюсь к гудящей толпе и требую внимания. Когда наступает тишина, вы­зываю двух-трех добровольцев, которые последуют с нами в горы и будут свидетелями расстрела.

Как и ожидал, охотников не нашлось.

Не теряя больше ни минуты, мы уводим девушку из лагеря в Киркенес и сдаем в особый отдел дивизии.

Там же узнаем, что немцы, окружив наш полк, отка­зались от попытки уничтожить его, а просто держали под обстрелом, пропуская по дороге свои войска, отступав­шие из Киркенеса. Полк, правда, понес потери, но они были небольшими.

Стоял ноябрь 1944 года, приближалась 27-я годов­щина Великой Октябрьской революции. К этому времени военные действия на нашем участке закончились. Лап­ландская армия немцев больше не существовала.

219

миЛ

в

Т

В

°-

ЙСКа

В

Севе

Р

ной

Норвегии встречали празд­ник победой, и каждый готовился отметить знаменатель­ную доту как можно торжественней.

У нас была особая радость. На знамени 28-го гвардей­ского стрелкового полка после освобождения Печенги к ордену Боевого Красного Знамени прибавился орден Суворова, и мы очень гордились этим.

Через два дня полк покидал Норвегию. Мы, как все­гда, шли вперед^. У родного Шпиля, на котором мы вы­росли

и

стали настоящими солдатами, не сговариваясь, остановились и дали прощальный залп из автоматов

из М^н

Н

скв

КОЛЬКО

ДНвЙ

ВОИНСКИЙ

ЭШвЛ0Н

УВ0ЭИЛ

ПОЛК

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ДОРОГАМИ ПОЛЬШИ. ГЕСТАПО

После победных боев в Северной Норвегии наша де­сятая гвардейская была переброшена из Заполярья в Ры­бинск и какое-то время находилась в резерве Главного командования, пополняясь техникой и людьми.

Однажды зимней морозной ночью дивизия была под­нята по тревоге, а спустя два часа уже шумно грузилась в эшелоны. Пронесся слух, что идем на выручку поляков, поднявшихся против немцев.

Отстучало несколько дней обычной вагонной жизни с грустными песенными вечерами и суматохой станций, на которых вовсю царил натуральный обмен: хлеб — на табак, консервы — на водку, трофейный нож — на миску соленых огурцов. Приехали в столицу освобожденной Литвы. Полк отправился дальше, а наш взвод разведки остался в Вильнюсе выполнить особое поручение коман­дования— возложить венок на могилу погибшего недав­но генерала армии Черняховского.

Выполнив эту почетную миссию, мы решили догонять своих пешком, в полной уверенности, что пристроимся на какую-нибудь попутную машину.

Но вот уже вторые сутки, уставшие донельзя, голод­ные, злые, мы тянемся по обочине дороги. Машины по­падаются довольно часто, но нам не везет: одни грузо­вики и без того набиты солдатами, другие идут не в ту сторону, а третьи на больших скоростях газуют мимо, будто не замечая наших отчаянных сигналов. Мы, конеч­но, хорошо понимаем, что наступление, что шоферы

торопятся и что им нет никакого дела до дюжины бреду­щих пехотинцев. Но всякий раз, когда машина проносится мимо, мы злимся и посылаем вдогонку многоэтажные проклятия. Вечером к усталости прибавился холод. Мы еле передвигаем ноги.