Иван-чай. Год первого спутника

Наряд был выписан слесарю Таранику, бессменному передовику — фамилия его значилась на Доске почета рядом с именами Селезнева и его, Павла. Тараника он не знал, но поправка показалась сомнительной, потому что он хорошо знал бригадира.

Как-то прошлой зимой пришлось перегонять бульдозер на ремонт, и тогда еще Селезнев сказал, между прочим:

— Гляди, ежели Ткач там забарахлит, скажешь, мол, Селезнев передавал пламенный привет.

Во дворе мастерских Ткач долго придирался, лазил под капот, будто бульдозер шел не в ремонт, а из ремонта на трассу. Не найдя особых пороков, подмигнул Павлу:

— Комплект. Но клапана, братишка! На промывку не меньше поллитровки спирта уйдет, микитишь?

Павел со скрежетом навесил боковину капота.

— Это Селезнева машина, — с намеренным безразличием сказал он, а голос налился непрошеной тяжестью. — Обещал в случае чего сам приехать. Мы с ним и сами перетяжку коренных можем сделать, в полевых условиях.

Ткач хихикнул и потянул свою кепочку на лоб. Бульдозер пошел в ремонт без промывки клапанов. А теперь вот исправленная норма. Которая, как сказал инженер Резников, должна соответствовать фактической работе. Два сальника сразу! Это как в книжке про шпионов и диверсантов.

Ну, поглядим дальше. У Павла такие штуки проходить вряд ли будут. Старик вот, по правде говоря, непонятно действует.

— А как на самом деле, Владимир Васильевич? Меняли они его, внутренний сальник, или нет? — вдруг спросил Павел.

Спросил и покраснел. Вопросец-то был либо дурацкий, либо подлый. Но, с другой стороны, надо же знать в конце концов премудрости своей новой профессии.

— Про то мастеру знать, — холодно ответил Резников. А Эра Фоминична как-то странно посмотрела на Павла, оценив его простоватость.

— Мастер, конечно, знает, — согласился Павел, но таким тоном, что всем стало нехорошо.

Старик насупился, резко задвигал вкладышем логарифмической линейки, вздел очки на лоб и снова опустил.

— На всякий случай имей в виду, что это дело не наше…

Вот так раз! А как же главная заповедь?!

— С-сугубо ориен-ти-ро-вочно, заведомо неверно-о-о… — вдруг запел бухгалтер Васюков, крутя лысиной над какой-то бумагой, делая вид, что его вовсе не касается посторонний разговор. Сосредоточенная тишина вновь рассыпалась в грохоте кастаньет. А бухгалтер все повторял про себя шутливое присловье: — Сугубо ориентировочно, заведомо невер… К-гм, сугубо ориенти…

Павел тихо злился.

Вконец испортил ему настроение новый инструментальщик Меченый. Он передал бухгалтеру приемо-сдаточный акт и уставился на Павла.

— Еще одним бюрократом больше, значит? — свистнул Меченый. — Вот дела! А в газетах все насчет сокращения штатов пишут! Не знаю, где бы мне подобрать непыльную работенку — чтобы с крахмалкой, и чужой труд учитывать!

Он стоял в потрепанной спецовке с нагрудными карманами, самолично пришитыми суровой ниткой.

— Чего ты, как дурак, к воротнику привязываешься? — попросту заметил ему Павел, хотя у него нехорошо горели уши. — Отпори эти… как их?.. патронташи кавказские и можешь даже галстук надеть, кто мешает?

Майка Подосенова прыснула и уронила со стола фанерку. А Эра сделала страшные глаза: она не переносила грубостей.

— Карманы не трогай! — без особой обиды возразил Меченый. — Может, это у меня классовое? Новый фасон хочу основать, наперекор стилягам и барахольщикам! А работенку, без смеха, не мешало б сменить.

— Ты ж ее только сменил!

Тут отозвался бухгалтер Васюков:

— Человек что рыба: всю жизнь ищет омуток.

Меченый и на него глянул, скосив злые глаза, подтвердил ядовито:

— Точно. В артели инвалидов недавно образовалось выгодное дельце, и тотчас потянуло туда здоровяков: мол, не одним калекам воровать!

Резников недовольно задвигал стулом. Эра Фоминична не выдержала:

— Вы бы эти новости для себя поберэгли, у нас для них нет врэмени, пожалуйста…

У Эры было какое-то странное произношение, говорят: московское. Она не могла сказать, например, «шагнул», а только «шигнул», зачем-то выделяла вовсе незначащие буквы в словах, и слова от этого становились вроде как надутыми: врэмя, пионэр, рэзкость.

Неизвестно, что ответил бы ей злой инструментальщик, но тут его нашел Кузьма Кузьмич.

— Чего языком треплешь в рабочее время? — набросился мастер на Меченого. — Я тебя по всем цехам… Съемники давай!

Меченый в последний раз покосился на воротничок Павла и, оглядываясь на мастера, по-шутовски затянул вдруг старинную песню «Кирпичики»:

И по винтику, по кирпичику

Растащили кирпичный завод!

— Иди, иди артист! Ч-черт! — гнал его Кузьмич.

— С-сугубо… — запел снова бухгалтер, набрасываясь на счеты.

Павел глянул на часы. Шел десятый час — день только еще начинался.

4

— А про шпионов есть?

Слесарь Мурашко в засаленном пиджачке пришел в библиотеку при клубе. Блестящие глаза и втянутые скулы определенно говорили, что парень полностью издержал аванс и переходит отныне на умственную пищу.

Время дождливое, по вечерам некуда деться, все торчат в библиотеке и на танцах. Но за танцы тоже надо платить, а тут бесплатно.

— Про шпионов есть?