Иван-чай. Год первого спутника

Павел наступил на головку брошенного ключа, кривая ручка подскочила, больно стукнула по ноге. Отшвырнул ключ — на ладони осталась масляная полоса. Мурашко подавил свою ухмылку, достал из оттопыренного кармана хлопковые концы. И было в его движении что-то простое, товарищеское, когда протягивал их Павлу.

— Какие болячки? — спросил Павел, возвращая смятый клубок.

Парни переглянулись.

— Разные… — по обычаю, взял на себя разговор Муравейко. — За последнее время, правду сказать, многое к лучшему у нас повернуло. Вон у вахты, помните, какая яма была? Новый директор с этой ямы начал, честь ему и хвала.

Достал из кармана никелированный портсигар с богатырями на тисненой крышке, деликатно щелкнул замочком, предлагая папироску. В портсигаре был «Беломор» — парни, стало быть, подшибли вчера и на папиросы.

— С запчастями вроде бы получше стало… Но вот копнуть поглубже, в самую середку, в руготню вокруг трактора, что-то охотников не видно. А ведь там-то и сидит главная закорючка!

— Плохо зарабатываем? — доверительно склонился Павел и чиркнул спичкой.

Муравейко прикурил, затянулся на полный вдох.

— Не плохо. В том-то и дело, что болячки у нас тайные. Обоюдная любовь вроде бы… А в темную ночь из-за этих добрососедских отношений пожар может произойти.

— Не сколько зарабатываем, а  к а к  зарабатываем, лучше гляньте, — добавил Мурашко и замер вдруг под взглядом напарника.

— Деньги, они рабочему, конечно, не во вред, — снова издалека начал Муравейко. — Культурно жить хотим, пора. Семейные вон машины покупать начинают, дачи строят, как Рокфеллеры-младшие! Интерес, в общем, имеется. Но чтобы вкалывать на совесть, этого пока нету. К заработку, сказать, равнодушие, Павел Петрович. Это почему?

Павел курил, ждал.

Муравейко помедлил и сам же ответил на вопрос:

— Хочется ключом эту самую зарплату вывернуть, а не карандашом, если хотите знать. Чтобы не кланяться Кузьмичу. Как у вас на трассе было: что сделано, то и твое. Чтобы вера была в свои руки, а не в карандаш.

Павел что-то начинал понимать.

— Погодите, скоро новые тарифы будут, тогда разом все отрегулируется, — заверил он.

— У нас в гараже новые ставки вводить нельзя, — с сожалением возразил Муравейко. — Из министерства, конечно, могут прислать справедливые ставки в расчете на мой ключ и сноровку. Но Кузьмич опять же пустит в дело вечную ручку. Вот и выйдет: денег-то больше, а справедливость опять в стороне. Понятно вам? Это дело химия, тут без пол-литры ни черта не поймешь!

— С пол-литрой оно, ясное дело, понятней! — заржал Мурашко.

А Муравейко вдруг сообразил что-то, вскочил.

— Болтуны мы! Говорил, заболтаемся. Извиняй, Петрович!.. Мастер наказывал уходя, чтобы ты завернул в медницкую, дело у него к тебе. Там рацпредложение, то ли еще что. Ждать будет! Эх ты, Мураш! — снова набросился на друга. — Сказано: из-за болтовни жизнь отдашь! Прошел Кузьмич домой, отвечай?

— Вроде бы не проходил, — пробубнил Мурашко, сбитый с толку.

— Тогда дело поправимо. Валяйте в медницкую, Павел Петрович, он там.

Словно чуя неладное, Павел медлил, выжидающе косился на парней.

Но Муравейко с подчеркнутой решимостью кивал в сторону медницкой.

— Идите, не подводите нас, а то Кузьмич — мужик не гордый, сразу найдет, чем подкузьмить!

Дощатая будка с односкатной кровлей и единственным окном, что стояла в углу двора, около «кладбища», носила гордую вывеску: «Медницкий цех». Повесили ее еще во время директора Стокопытова, питавшего слабость к всевозможным табличкам и указателям.

На жидкой тесовой двери кособочилась пожарная надпись отработанным мазутом: «Стой! Брось папиросу!!» Ниже какой-то шутник нарисовал череп с костями — предупреждение о смертельной опасности.

Павел старательно затоптал окурок шагов за десять от порога и бесстрашно, без стука, распахнул легкую дверцу.

По-видимому, никто его сюда не приглашал.

Подслеповато горела лампочка, воняло паяльной окисью и спиртом. Вблизи остывающего мангала за инструментальным столиком сидели в тесноте, но, кажется, не в обиде, Кузьма Кузьмич, бригадир Ткач и слесарь Тараник.

По тому, как они переглянулись, как дружно, с подчеркнутым радушием поднялись навстречу, Павел окончательно понял, что гость он незваный, что Мурашко с Муравейкой разыграли комедию с ним из каких-то темных побуждений. Он держался у порога, не отнимая руки от дверной скобы.

— Ходи, ходи ближе! — восторженно заорал Ткач, подхватывая правой рукой Павла, а левой как бы освобождая перед ним дорогу. — Смелей проходи, такого гостя мы… Как раз о тебе толковище вели!

Кузьма Кузьмич осовело и равнодушно глянул на Павла, будто и не было меж ними ссоры. С готовностью подался в сторонку, освобождая на скамье место.

— Я, видать, не по адресу? — оправдывался Павел. — Сказано было: мол, Кузьмич хотел.

— Каждому хочется, при чем тут Кузьмич! — понятливо хохотнул Ткач, силой усаживая Павла. — Устраивайся квадратно-гнездовым способом!

А Тараник уже подвигал гостю полный стакан с мутной жижей.