Иван-чай. Год первого спутника

— В двадцать лет и я так рассуждал, — согласился Васюков. — А теперь вот рассуди такое положение…

Он сбросил костяшки счетов, задумался коротко, как бы подыскивая подходящие слова.

— Вот какое дело, Петрович… Ты не ревизор, и уж поверь мне на слово, что работу свою я знаю в совершенстве и работаю честно. Честно, так сказать, в пределах должностной инструкции. Но и этого немало, если учесть, что рядом иной раз сидит вот такая работница, как Эра, — точнее, пустое место. А между прочим… — Васюков вздохнул и договорил: — А между прочим, она место занимает вполне законно, а я, по стечению обстоятельств, в нарушение всех правил.

Павел даже логарифмическую линейку уронил.

— Как это?

— А очень просто. У меня в прошлом судимость по сто девятой статье. И по правилам меня нельзя допускать к учету материальных ценностей… Видишь, какое дело…

Оценив молчание Павла, Васюков пояснил:

— Ты, конечно, скажешь, что я напрасно исповедуюсь, что нечего нарушать правила и лезть куда не положено. А между тем у меня совесть спокойна — судимость ту я отхватил еще в тридцать пятом году, и зря. Так что, по существу, это одна формальность.

— Сто девятую — зря?

— Бывало и так. У нас в совхозе большой падеж был из-за нехватки фуража. Ну, мне и директору пришлось за это отвечать, хотя вины за нами не было. И вот на всю жизнь…

Пощелкав костяшками, Васюков вздохнул и договорил:

— Вот перед тобой арифметика: Васюков незаконно занимает место, а Эра Фоминична по праву. И ты можешь делать выводы. Но если эти выводы делать по правилу «дважды два — четыре», то напутаешь много. И хозяйству не поздоровится, Павел Петрович.

Павел согласно кивнул.

— Ты… вот что, Петрович… Если от меня будет нужна какая цифирь, так не стесняйся. Всегда помогу.

— Спасибо, — сказал Павел. И почувствовал маленькую, тайную, но теплую радость в душе. Радость и решимость — потому что в жизни уже переменилось что-то. Его начинали понимать — сначала Селезнев, а теперь вот и скучный бухгалтер Васюков. Ведь не случайно же затеял бухгалтер весь этот разговор! Не мог этот человек случайно довериться ему и даже предлагать помощь!

Выходит, что он уж и не так беспечен, Васюков, как до этого казалось. Одно только непонятно. Почему он весь по маковку погрузился в бумаги и цифры, почему не пытается вмешаться в дело, если видит иной раз непорядки?

Павел подумал и, подбирая по возможности необидные слова, прямо спросил Васюкова об этом.

Бухгалтер поправил черные нарукавники, тонко улыбнулся краем рта.

— Видишь, Петрович… Я подчеркиваю этим моральное единство со Стокопытовым. За собственные какие-либо мыслишки очень больно бьют по башке.

— Б и л и? — переспросил Павел, нажимая на временной вид глагола.

— Скорее так, — согласился бухгалтер. — Но я… не гарантирован. Уж больно рука у него тяжелая, у Стокопытова.

Разговаривать после этого с Васюковым не хотелось.

Перед концом занятий Павел собрал все нужные бумаги и пошел в партком.

Бывший секретарь Корольков проводил большую часть времени в красном уголке, среди портретов. Домотканов по роду работы чаще мотался по трассам, дальним колоннам, а членские взносы принимал у себя, в отделе эксплуатации. Здесь его и нашел Павел. Домотканов, сутулый, еще более поседевший с той поры, когда отвозил Павла на дальнюю трассу, сидел один в большом кабинете и настраивал приемник. В полированном ящике гудела, посвистывала с сухим треском осенняя непогода, и сквозь эфирные шумы невнятно повторялся странный сигнал на высокой ноте: «Бип-бип-бип…» — и снова: «Бип-бип…»

Домотканов отрешенно глянул из-под бровей на Павла.

— А-а, Терновой! Садись. Слыхал?

Зеленый глазок индикатора настройки щурился, будто подмигивал. А непонятный сигнал то растворялся в шумах, то настойчиво прорывался сквозь гудящий хаос вселенной: «Бип-бип-бип… бип-бип!»

— Не слыхал? Искусственный спутник Земли! Запустили у нас! Восемь километров в секунду скорость! — с тихим торжеством объявил Домотканов и вдруг улыбнулся. — Митинг, что ли, созвать?

«Го-ворит Мос-ква! — четко, властно сказал знакомый голос в приемнике. — Передаем сообщение ТАСС».

— Повторяют. Для тебя специально, — усмехнулся Домотканов. — Садись и слушай.

Павел неслышно присел к столу, положил свои бумаги, потянувшись к приемнику.

И пока голос диктора, знакомый еще по военным сводкам Совинформбюро, докладывал всему миру о поразительном достижении советской науки и советской техники — о прорыве в космическое пространство, Павел успел позабыть, зачем он пришел к Домотканову. Потом заметил свои бумаги на столе и покраснел. Такими вдруг ничтожными, мелкими, почти ненужными показались они в эту минуту. И зеленый, рассеченный надвое глазок настройки, будто издеваясь, подмигнул ему из глубин космоса.

Домотканов выключил приемник.

— Так… У тебя что?

— Может, в другой раз? — смущенно поднялся Павел.

— Почему в другой? Спутник, его другие запустили, им честь и хвала, а нам подтягиваться, как это говорят, до уровня передовиков, что ли? Праздновать потом будем.

— А митинг?

— Митинг вечером соберем. Так что?

Павел начал рассказывать.