Иван-чай. Год первого спутника

Максим Александрович выглядел больным. Пиджак его криво висел на спинке железного кресла, ворот рубашки расстегнут, лицо серое, усталое. Но главное — глаза. В них копилась свинцовая усталость, настороженное внимание к чему-то внутреннему, может быть, к сердцу и биению пульса. На столе, рядом с трехцветным карандашом, лежала стеклянная пробирочка, закупоренная ваткой.

Максим Александрович неспешно спрятал пробирку, сказал виновато:

— Стенокардия… Слыхал о такой болезни? Вот, брат…

Павел не слыхал о такой болезни. И название было хотя и по-латыни, но с русским звучанием. Значит, человек до того доработался, что подошел к стене. Даже уперся в какую-то стену лбом, дальше ему некуда.

— Сосуды того, не в порядке, — грустно пояснил Стокопытов. — Теперь ни водки, ни табаку, ни горячего, ни холодного… Дожил, Максим! — И такая тоска вдруг плеснула из равнодушных, свинцовых глаз, что Павел проникся сочувствием к Максиму Александровичу.

— Может, полежать бы вам? На курорт съездить? Что врачи говорят?

— Э-э, врачей слушать, так давно помереть пора. Летом уж как-нибудь вырвусь на курорт… Ты садись, Терновой. Садись. Заварил кашу, так уж отступать поздно. Домотканов, между прочим, сказал, что эти твои опыты пока на моей совести. Проверим, а тогда уж на партбюро вынесем… Понял, куда ты меня сунул? Нет чтобы по-хорошему ждать, так вот — «опыт». — Невесело усмехнулся. — Не знал я, что такие бульдозеристы у меня орудуют на трассе! Далеко пойдешь, если автоинспекция не остановит! Давай, что ли.

Павел подал ему отпечатанные на машинке странички.

— Значит, говоришь: комплексный норматив обслуживания? И по группам? Ты — голова, хотя я и не привык захваливать. Ну, а как оно не получится, тогда что?

— Получится, Максим Александрович. — Павел наконец уяснил, как разговаривать с начальником. Разговаривать следовало выверенными формулами, железобетоном привычных слов. — Получится, если умело проводить в жизнь. Это же шаг вперед в деле технического прогресса! В свете решений декабрьского Пленума.

Оно так и было, именно «в свете», только раньше Павел не думал об этом, просто делал все, как подсказывали совесть и здравый смысл.

— Ага! — согласился Стокопытов. — Значит, по частностям.

Он загибал пальцы, а Павел повторял пункты приказа. Там говорилось, что все машины следует закрепить группами по звеньям слесарей, чем начисто убить обезличку. А оплату поставить в зависимость от исправной работы тракторов на линии. Мастера Кузьму Кузьмича запереть в механическом цехе и под страхом высших кар потребовать порядка. Дефектные ведомости на капитальный ремонт составлять при участии нормировщика, поскольку в мастерских нет штатной должности ОТК.

— Ого! Да ты и своего времени не жалеешь? — вконец растрогался Максим Александрович, с удивлением глядя на автора странного приказа. — Ма-а-стак!.. А ты вот скажи все же, Терновой, открой секрет: зачем это тебе лично потребовалось — ломать голову? Работу себе на горб взваливать? Думал над этим?

— Нет, не думал, — хмуро сказал Павел. — Но если всем надо, значит, и мне надо. Притом я терпеть не могу произвола. Кто где путает, а люди со мной не здороваются! От такой жизни тоже… до стенокардии недалеко.

Стокопытов с упоением принялся читать бумаги заново.

Дочитав до конца, вдруг переворошил листки, глянул на обратную сторону, задумался. Отложил вдруг цветной карандаш, которым хотел ставить подпись.

Облокотившись, поднял красное, набрякшее от волнения лицо.

— Постой-ка… Я одно из виду упустил. Вот мы Кузьмичу препоручим механический, а кто же в гаражах руководить будет?

«Начинается…» — с горечью вздохнул Павел.

— Бригадир, Максим Александрович, — ответил он.

— Нет, выше! Административно-технически, так сказать?

— Административно вы… Если штатную единицу не получим, то придется вам, Максим Александрович, — смягчил ответ Павел, хотя наперед знал, что на штатную единицу рассчитывать не приходится.

«Чем же вам кроме-то заниматься? — подумалось в эту минуту. — Ведь вы же теперь не директор, а всего-навсего цеховой начальник, да еще с приставкой технорук…»

— Н-е-е-ет, не получится это дело, Терновой, — с грустью возразил Стокопытов и отодвинул на середину стола бумаги короткой ладонью. — Не-е-ет, Павел Петрович, это ты промахнулся! Ведь тут нужно быть механиком. Узким специалистом, прямо говоря!

«А вы?» — молча глазами спросил Павел.

Стокопытов, кажется, понял его немой вопрос и погрустнел вовсе.

— Я?.. Долго рассказывать, брат. Длинная история.

Он посидел несколько минут в замешательстве, соображая, следует ли впадать в откровенность, находясь в служебном кабинете. Но Терновой почему-то вызывал огромное доверие, и он решился. Решился открыть душу, которая, может быть, давно уже искала случая освободиться от невидимого груза.

— Числился я, понимаешь ты, когда-то большущим специалистом… по хранению горюче-смазочных. Заправщиком, короче говоря, комсомольцем, как и ты.

Помедлил, раздумывая, стоит ли уж так насмешливо говорить о прошлом. И вдруг резко подался всем туловищем к Павлу.