Иван-чай. Год первого спутника

— Из-за одного Тараника и скандалим? Простой за твой счет, бригадир. И не напирай на людей, они сами как-нибудь разберутся. Сами решат, как быть с дутыми рекордистами!

Тут уж не выдержал Тараник:

— Как то есть люди! А я кто, не человек? Безработным мне, что ли, быть? Или как?

— Безработных у нас не полагается, а единоличником… вполне! — возразил Павел. Его вдруг поразила одна мысль — целое открытие.

Еще вчера Стокопытов был не в силах выгнать этого проходимца с отличными показателями, даже если бы захотел. Недоставало нужной формулировки. А жизнь, еще только направленная по верному руслу, распорядилась совсем просто, без канцелярских тонкостей и ухищрений.

— Безработных у нас нет, — повторил Павел, обходя Тараника, словно неодушевленный предмет. — Таких, верно, не водится, а вот паразиты еще, к сожалению, есть. Сиди, жди начальника. Может, определит в смазчики.

— Много берешь на себя, Терновой! — фальцетом закричал Ткач. — Много берешь! Не в свое дело лезешь всеми четырьмя лапами! Мы еще посмотрим, до директора дойдем! А нет — ищите нового бригадира!

Ну, этого и слушать нечего.

— Толкуй с людьми, что ты ко мне-то привязался? — кивнул Павел Таранику и направился в контору.

Но у порога неожиданно остановился.

Черт возьми, как же он сразу не заметил? Два трактора, приготовленных вчера к демонтажу, были уже раскиданы по узлам и деталям. Ведь их должны разбирать с его участием!

Ткач попросту срывает все его попытки вмешаться в ремонт. Теперь попробуй определи категорию износа: каретки разобраны, катки свалены в общую кучу. Пусковые моторы без кожухов валялись на монтажном столе, а на ближнем тракторе уже сорвали и топливную аппаратуру. В спешке по полу разлили масло. В недрах вскрытых бортпередач хитровато и маслянисто скалились зубья шестерен. Вот гады!

— А кто разрешил без контроля раскидать новые трактора? — глухо, угрожающе спросил Павел.

Ткач давно ждал этого вопроса. Неторопливо, вразвалку подошел к Павлу, независимо поправил свою кепочку.

— А что прикажете, ожидать вас всей бригадой? Пока отоспитесь в постелях!

— Но у тебя же на сборке до черта!

— Мне видней, Терновой.

— Я эту скоропостижную разборку к, сдельной оплате не приму, учти. Хватит сочинять высверловки болтов!

Ткач позеленел, ринулся с поднятыми руками:

— Кровь из работяг… пить?!

Павел стиснул зубы. Так захотелось хоть на минуту сложить с себя конторские обязанности и потолковать с Ткачом по-рабочему, глаз на глаз.

— У меня есть право, — спокойно сказал он. — Нормировать только абсолютно точные объемы.

— Это мы еще посмотрим! За самоуправство потянем куда надо! Как мелкий хозяйчик крутишь-вертишь!

— Ну чего мелешь-то, чего мелешь?! — раздался вдруг металлически-звонкий девичий голос.

Это Лена.

Она уж минут пять стояла в дверях механического, слушала мужской гвалт.

— Чего ты мелешь, рабочий человек?!

Ткач цыкнул сквозь зубы длинным плевком. Отвернулся. Но Павел отчего-то заскучал от этой неожиданной поддержки.

Дожил, докрутился! Девчонки-хохотушки начинают оборонять.

Ну, погоди, Ткач!

В гараже появился Стокопытов.

Едва услыша о повременке, многие сразу же приняли сторону Ткача, ополчились на Павла. Стокопытов часто заморгал, терпеливо выслушивая слесарей.

Ох, как не любил начальник этих трений с бригадиром и слесарями! Как ни оправдывай их, а все же конфликты… Разбирательства эти могли нежелательно сказаться по службе. К тому же правого всегда трудно отличить от виноватого, почти столь же трудно, как сработанную деталь от исправной, — он же не был механиком! А Терновой по молодости лезет на рожон. Подведет он его перед самой пенсией как пить дать!

— В чем дело? — спросил он Тернового.

— Приказ срывают умышленно, — сказал Павел деревянным голосом, норовя угодить в уязвимую точку стокопытовской души. — Вместо того чтобы заканчивать старые машины, Ткач по-воровски раскидал еще две. Так дальше нельзя работать!

Не выполняется приказ! А Стокопытов не раз говорил: «Сначала выполни распоряжение, а потом можешь критиковать и жаловаться».

— Ткач, пишите объяснение! — сказал Стокопытов. И, вскинув голову, направился в кабинет.

— Не буду писать! — заорал Ткач. — Снимайте с бригадиров!

Из дальнего угла скалились Мурашко и Муравейко, они вовсе и не бросали работы. Эрзя Ворожейкин с досадой плюнул и, вооружившись ключами, полез в смотровую яму.

— Давайте, ребята! За дело! — сказал Павел. — Звенья не отменяются.

Стокопытов ждал его в кабинете, успел включить свет. Круглое, мясистое лицо обвисло мешками, выражало страдание.

«А не перегнули мы с тобой, дружище?» — прочел Павел в его усталых глазах.

«Как только удалось тебе, Максим Александрович, усидеть так долго в директорском кресле, вот чего я не могу понять…» — в свою очередь, прочел Стокопытов в глазах Тернового.

— Так что там конкретно? — выдержав паузу, спросил Максим Александрович.

— Не хотят люди Тараника в звенья принимать! А он у нас бессменно на Доске почета. Теперь куда хотите его.

«Еще новое дело!» — заморгал Стокопытов.

— Но это же здорово! Ей-богу, Максим Александрович! Оздоровляется обстановка! — воскликнул Павел.