Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

Как только официальная часть речи была досказана, а первый тост выпит, душевный трепет улегся, и все, что далее говорил граф, — а он говорил именно о практической стороне дела, — как-то проходило мимо ушей присутствовавших, не затрагивая ни ума ни сердца.

— У нас есть такие люди!.. — говорил граф Хвостов, широким жестом благословляя присутствующих на грядущий подвиг промысла и наживы.

Но никто не слушал его. За столами устойчиво держался безучастный, ленивый гомон. О погоде, барышах, женах, закусках.

— Вот и я говорю, — исходя одышкой, вторила графу какая-то красная рожа. — Вспори-ка осетра пудика на два. Икорка-то в ём самая что ни на есть свежая. Теперича ее луком сдобри — с подносом проглотишь, особливо под настойку!..

Хвостов убеждал, доказывал, рисовал богатую картину процветания северного края, а жизнь меж тем катилась по однажды заведенному порядку, нимало не согласуясь с его мнениями и надеждами.

— У нас много таких людей, которые во имя чести и долга готовы, подобно Кузьме Минину… — декламировал граф, — положить живот свой и кровное имущество на алтарь общего дела. Мы поощряем и выдвигаем таких людей…

— А что слышно о Парадысском? — спрашивал в это время инженер Скрябин, случайно встретив в купе железнодорожного вагона председателя земской управы, едущего в Крым.

— Были слухи, — неприятно морщился тот. — Говорят, будто бы замешан в одной крупной афере… Во время попойки в ресторане купец Разгуляев проломил ему череп пивной бутылкой.

— Я так и предполагал. И ведь скажите: свинья и негодяй, а между тем самая популярная и преуспевающая физиономия в нашем государстве!

— Это закономерно. Он в высшей степени современный человек, — с безнадежным смирением, грустно сказал председатель управы, — Ведь мы с вами при всех наших благородных порывах все немножко консерваторы. А его ум не отягчен грузом каких-либо этических предрассудков… — Он вытер вспотевший лоб платком и добавил: — Время, кажется, собирается создать новые, никому не известные формы отношений, требуя только одного — напористости. Появляются люди вроде этого поляка, которые понимают, что нужно не брать, а хватать…

— Мы сделали уже многое для оживления вашего богатейшего края, — утверждал в Вологде граф Хвостов. — Мы прокладываем дороги, улучшаем почтовую и телеграфную связь, и мы не остановимся только на этих чисто административных мерах!

— Между прочим, этим, собственно, и объясняются грустные результаты нынешнего хозяйствования, — продолжал в вагоне желчный инженер Скрябин. — Если дело делается грязными руками, толку не жди. В последнее время я не особенно стремлюсь участвовать в земских предприятиях… Лет десять тому назад строилась дорога из Шежима до Буткана в Удорском крае, ухлопали денег — несть числа! А недавно выяснилось, что дорогу-то провели не там, где нужно… Перестраивать придется дорожку, как и ту, что недавно выстроена от Серегова до Турьи! Об ухтинской просеке и говорить нечего. Козлов с Парадысским урвали немало, а проезда по ней так, видимо, и не будет…

Граф был далеко. Он не слышал этой беседы.

— В последние годы русская жизнь отмечена некоторым умиротворением, — говорил Хвостов. — Все, что есть ценного в нашем народе, осознало наконец гибельность смуты и демагогическую сущность революционных призывов! Ныне народ стоит ближе к Союзу Михаила-архангела, чем к революционному сброду. Даже нетерпимость известных слоев русской интеллигенции испаряется при виде знамени самодержца и православия и угасает повсеместно…

А поезд тем временем продолжал идти вперед. Председатель земской управы покачивался под стук вагонных колес и с бесстрастной улыбкой посматривал на мятежного инженера. Они распили бутылку портвейна.

— Вы, дорогой мой, до сих пор остаетесь порывистым и кристально честным взрослым ребенком, — по-отечески упрекал Скрябина председатель. — Пора бы уже понять, что либерализм ничего не несет, кроме бед и огорчений, вам самим…

— Позвольте! — возмутился инженер. — Откуда вы взяли, что я до сих пор исповедую эти иллюзии? Либерализм— гниль, мразь! Либерал похож на идиота, у которого во рту остался один-единственный зуб, но который с упорством маньяка продолжает чистить его старой зубной щеткой. Не-ет… Мои нынешние воззрения и наполовину не вмещаются в понятие либерализм! Я не рискую сейчас прямо определить свои воззрения каким-либо готовым политическим ярлыком, но это гораздо левее либерализма! Я с удовольствием взял бы нынче подряд на строительство совершенно иной дороги… дороги, которая повела бы всю эту чертову колесницу в ад! Пора менять флаг, пора менять!

Председатель управы, вдавившись спиной в стенку купе, опасливо поглядывал по сторонам: разговор вышел за пределы приличий…