Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

— Подходи, подходи, Николай Алексеич, лови узелок-то! Тут хлеб с пайковой селедкой, больше пока не сообразил. Держись! Завтра, ежели не обойдется, опять прибуду! От тюрьмы и от сумы, брат, никак не откажешься. А этих… — Убрав руки, он напомнил для ясности: — За Горбачева, падлы, душу выну! Глядите! Именем покойного Ивана Обгона!

Потом окошко освободилось, легкий ночной свет разогнал кромешную тьму. Николай присел на краешек нар, сунул узелок в угол и, облокотившись на колени, задумался.

Черные фигуры в дальнем углу шептались, двигались, но ни один не рискнул подойти, даже окликнуть Горбачева.

Николай вздыхал, нервничал.

Что ж она такое — жизнь? Как понять всю эту сумятицу одних только суток?

* * *

Зимой в тайге все сковано морозом и завалено глыбами снега. Тайга мертва, земля проморожена насквозь, ветки, отягощенные инеем и подушками снега, приспущены вниз. На первый взгляд жизнь кругом замерла совершенно… И все же где-то в расщелине, под торфяником, чуть слышно звенит и булькает чистая, как слеза, живая струйка воды. Она упорно пробивает свой путь в мерзлоте, под снегом и коркой льда. И вот где-нибудь в низине слабый ручеек наводнит глубокое русло, подмоет снеговую толщу и выступит жирным плесом на поверхность, наперекор трескучему морозу, наперекор полуночной колючей звезде. А весной окрепнет, забурлит слабый ручей, заиграет неудержимым, бурным потоком, промоет себе широкое ложе, и каждая капля в нем будет алмазно гореть под солнцем, звенеть в вешнем шуме, прославляя силу и радость жизни.

Так скупо и незаметно теплилась жизнь Кати Тороповой в недвижном теле, в едва различимом пульсе. Аня Кравченко не отходила от нее ни на шаг ночь напролет. Рано утром прибыл в машине генерала Бражнина главный хирург. Огромный лысеющий человек в пенсне с поразительной быстротой прошел в медпункт, молча облачился в халат, двинулся в сопровождении Ани в палату.

Одну рану он осмотрел мельком, назвал царапиной, а другая его встревожила.

— Готовить операцию! — сказал он. На испуганный взгляд Ани ответил хмуро: — Сердце молодое, отличное, выживет! Быстрее поворачивайтесь, дорогая!

Меж тем легковая машина генерала прокатилась дальше, к конторе. Начальник комбината был, с виду, настроен великолепно. Он легко вылез из тесной «эмки», проскрипел хромовыми сапогами по ступенькам, вошел в контору. Кабинет начальника участка, однако, озадачил его. В уголке, на кровати, лежала старуха с мокрым полотенцем на голове, у стола застыли в плащах Илья Опарин и инженер каротажной базы.

Генерала на комбинате уважали и боялись — он был справедлив и крут. Обычно его приветствовали по-военному, готовились к встрече заранее. Сейчас же люди почти не обратили на него внимания, только сидящие у стола вяло поднялись, освободили ему место. Бражнину не понравилась встреча.

— В чем дело? Где Горбачев?

Люди в плащах промолчали, бабка в углу простонала, всхлипнула. Бражнин начал накаляться:

— У вас что здесь — контора или… Где Горбачев?

— Горбачев арестован, товарищ генерал, — ответил глухо Илья Опарин.

— Как арестован? За что? Стряслось вчера что-нибудь?

— Нет, по старому делу, — ответил Илья.

— Да?

Генерал успокоился. Что-то вспомнил.

— Где у вас следователь?

Илья провел Бражнина в Катину избушку.

В тесной комнате весело пылала печка с распахнутой дверцей, было уютно, тихо.

Черноиванов поначалу недовольно вскинул глаза и вдруг взвился над столом, козырнул, отрапортовал в одно дыхание: лейтенант такой-то проводит допрос арестованного Горбачева… Недовольство в его глазах мигом сменилось подобострастием, готовностью услужить.

— Вы пока идите в контору, — отослал генерал Илью. — Потом я приглашу вас.

И остановился посреди комнатушки, высоченный, грозный, доставая папахой до потолка. Отсвет пламени из печурки дрожал на складках его генеральской шинели.

— Садитесь, Черноиванов. Вы тоже садитесь, — кивнул в сторону Николая. — В чем обвиняется Горбачев?

Черноиванов вскочил:

— По статье пятьдесят восемь, пункт одиннадцатый и двенадцатый, а также по статье сто восьмой!

— Конкретно? — сурово переспросил Бражнин.

— Пособничество недобитым кулакам, нарушение техники безопасности, повлекшее за собой тяжелые…

— У вас было заключение комиссии комбината по этому поводу. Где оно?

— В деле, товарищ генерал!

— В каком деле? — вдруг рассердился генерал. — Я вам лично приказал по телефону прекратить его! Вы помните?

— Никак не мог, товарищ генерал, поскольку оно зарегистрировано по первой категории! — объяснился Черноиванов, вытягиваясь в струнку. Он бледнел.

— Значит, затем и стало, что проставлен регистрационный номер? А вы исполнительный человек, Черноиванов!

Бражнин уселся спиной к следователю, погрел у печки руки и колени, неторопливо протянул руку.

— Дело-то, может, и в самом деле серьезное? Дайте-ка!

Черноиванов сунул первую попавшую под руки папку. Генерал покрутил головой, брезгливо швырнул ее назад.

— Не то! Ослепли вы, что ли! Всякую амбарную мразь суете! Руки у вас дрожат, дорогой… Ну?