Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

12. Золотое

дно

Гансберг встретил Сорокина в своем доме подозрительно и сухо. Его уже начинала беспокоить задержка грузов, доставляемых вычегодскими пароходами, и он интуитивно чувствовал приближение каких-то новых, непредвиденных осложнений. Скважина в тридцать сажен глубиной продолжала стоять в ожидании обсадных труб. Требовалось заменить тросы и долотья. Но все это оборудование еще путешествовало где-то между Великим Устюгом и Усть-Вымью, за тридевять земель, умножая долги.

Десять лет жизни в этой лесной пустыне достаточно закалили Гансберга, он терпеливо продолжал дело, не теряя надежды. Посмеиваясь в душе над завистливыми и ленивыми конкурентами, ждавшими нефти на поверхности, у заявочных столбов, и не особенно верившими в собственные замыслы, Гансберг потому и сохранил за собой звание «гражданина города Риги», что презирал русский «авось». Он хорошо знал, что берега этой далекой таежной речки таят в себе немалые богатства, что человек со знанием дела и достаточным упорством в состоянии их взять. Нефть — невыдуманная, живая нефть — переливалась через края Сидоровской скважины, образовала целое озеро вокруг заброшенной вышки екатеринбургского купца Фалина, разорившегося в трех шагах от огромного состояния, в конце концов она попросту сочилась там и сям из берегов, трепеща радужными червонцами на речной быстрине. Нефть была близко! Но взять ее можно было только умением и терпеливой работой. Не день, не два надо было положить, чтобы начать промышленную добычу, и Гансберг обосновался здесь прочно и домовито. Утепленная вышка для зимнего бурения, добротно срубленные казармы для рабочей артели в шестнадцать человек, баня, хороший жилой дом для себя и артельщика — все это надежно гарантировало исход дела.

И все же Александр Георгиевич был неспокоен. В последнее время к естественным трудностям — бездорожью и отдаленности, капризам скважины с частыми обвалами стенок — ощутимо стали примешиваться какие-то посторонние и неожиданные помехи, происхождение которых никак нельзя было отнести к случайности. В его жизнь вмешивались люди — завистники и враги, но он не знал их, и в этом таилась основная опасность. Огорчало и враждебное отношение конкурентов-ухтинцев.

Сорокин отрекомендовался служащим компании великой княгини Марии Павловны и подал опечатанное сургучом письмо. Письмо от фон Трейлинга, которое следовало передать в самые руки Александра Георгиевича или же уничтожить.

Гансберг небрежно разорвал конверт и углубился в чтение. По мере того как он читал послание, тонкое лицо Гансберга темнело все больше и больше, а подвижные брови вдруг стиснули переносицу, прорезав лоб двумя гневными морщинами.

— Вы… знали содержание этой бумаги? — с трудом сдерживая бешенство, спросил Гансберг.

Письмо с шелестом съежилось и полетело в печь.

_____ Нет. Мне поручено переговорить с вами лишь в случае благосклонного отношения к нему с вашей стороны… — сдержанно поклонился Сорокин.

— Конечно! Такие вещи принято делать через подставных лиц, — желчно проговорил Гансберг. — Это избавляет меня от необходимости вышвырнуть вас вон! Мне надоел этот шантаж, уважаемый, но зато я убедился, что человеческая низость не имеет границ!

Он распалился и вдруг закричал прерывающимся голосом неврастеника:

— Мне надоела недостойная игра вокруг моей скважины, слышите, вы? Надоела!..

В это мгновение молодая красивая женщина в легком, перетянутом в талии капоте метнулась из соседней комнаты и, обняв плечи Гансберга, усадила его в кресло.

— Тебе нельзя волноваться, милый… Не разрешай, пожалуйста, себе этого, будь благоразумен.

— Хорошо… Но пойди к себе, — весь осунувшись, мягко заговорил Гансберг и благодарно выпустил ее руки из своих жилистых ладоней. По всему видно, он щадил свою подругу, потому что заговорил лишь после ее ухода.

— Я действительно сорвался… — словно извиняясь за свою недавнюю резкость, сказал Александр Георгиевич, склоняясь над столом. Потом опять резко вскинул голову. — Но… кстати сказать, затопление баржи с обсадными трубами и канатом… это не ваших рук дело?

— Я не знаю, о чем вы говорите, — насупился в свою очередь Сорокин. — Наша фирма тоже нуждается в бурильном снаряжении. Но при чем же здесь пароходная катастрофа?

— Как бы то ни было, я не премину послать своего доверенного уточнить подробности. Предполагаю неприкрытый бандитизм на большой дороге. А вам лично… если, разумеется, вы пока еще слепо выполняете задания фирмы, советую разобраться в ее истинных намерениях.

Сорокин растерялся, как актер-новичок, сбившийся с роли. Воображение подсказало вдруг целый хаос догадок, сомнений. Он решительно не знал, чем ответить на самоуверенную резкость в высшей мере симпатичного человека.

— Сколько заявок удалось перехватить вам в связи с газетной миной? — спросил между тем Гансберг. — Знаете ли вы, что граф Хвостов неминуемо оторвет голову редактору? Губернатор, находясь на Ухте, видел нефть своими глазами и решился даже строить сюда дорогу. И в это время пресса доказывает, что Ухта — афера!

Сорокин молчал.