Иван-Дурак

— Что ж, это закон жанра — в основе любого подвига лежит самопожертвование. Должен признать, что вы, отправляясь на встречу с Ириной Завьяловой, женщиной, которая стала для вас символом собственной подлости, проявили недюжинное мужество. Кроме того, вы проявили незаурядные дипломатические способности, совершив в глазах Ирины чудесное превращение из давнего врага в старинного друга. Да, не спорю, вы указали этой несчастной женщине, душу которой иссушила ненависть и жажда мести, путь к возрождению, но ведь вы ее не спасли! Не спасли! Спастись она может только сама!

— Боже, сколько пафоса!

— Думаю, амплуа драматического актера подходит мне больше, нежели комического, — произнес Петр Вениаминович самодовольно.

— Я бы так не сказал…

— Ну вот, перестарался, — расстроился Петр Вениаминович. — Вернул не только веселость, но и дерзость. И сам же стал жертвой этой пресловутой дерзости. Господи, как несправедлив этот мир! Вот она благодарность за мои бескорыстные усилия по психологической реанимации этого, пардон, засранца! — Петр Вениаминович выдержал мхатовскую паузу, затем продолжил. — Итак, шутки в сторону! Ваша миссия еще далека от завершения. А посему, так уж и быть, неделю тебе на восстановление сил и за дело!

— Я не хочу! Почему я должен вам подчиняться?

— Я мог бы и не отвечать, но я отвечу. Потому что… Иван Сергеевич, мы с вами это уже обсуждали, я не склонен тратить свое драгоценное время на повтор пройденного материала. Вы сами все прекрасно знаете. За сим позвольте откланяться. — Петр Вениаминович, как обычно, пресек вероятную дискуссию своим внезапным исчезновением.

Вечером тридцатого декабря Иван с женой и чемоданами, полными подарков, погрузились в спальный вагон поезда, идущего в маленький городок в средней полосе России. Впервые за год Иван ехал на родину. Впервые за последние лет пятнадцать он решил встретить Новый год с матерью. Ему бы, конечно, хотелось, как обычно, ограничиться телефонным звонком родительнице и денежным переводом, а самому податься куда-нибудь к морю. Оно представлялось панацеей. Лекарством от всех его бед. Местом, где обретет он покой, где не будут его терзать ни прошлое, ни будущее, а настоящее будет безмятежно, где будет спать он по двенадцать часов в сутки, и никакой Петр Вениаминович не посмеет сунуться в его сновидения.

Неделю назад Ивану позвонила мать и осторожно поинтересовалась, не планирует ли он приехать к ней на праздники? Собственно, этот вопрос она задавала каждый год и всегда получала мягкий, но отказ, снабженный вполне убедительными отговорками, оправданиями и извинениями, суть которых сводилась к простой мысли: «Мама, я вырос, и мне интереснее встречать Новый год в кругу своей новой семьи, со своими друзьями и не в захолустье, а в областном центре, в столице России, а потом и в других столицах мира». Мать горько вздыхала и говорила смиренно: «Жаль, конечно, я очень соскучилась, ну что ж, я все понимаю, сынок». Вот и сейчас мать осведомлялась о том, не соизволит ли сын навестить ее на новогодние праздники скорее церемониально, без какой бы то ни было надежды на то, что он действительно приедет. Иван и хотел отказаться и ничем не нарушать годами сложившуюся традицию, но вдруг представил мать, сидящую у темного окна в кресле-качалке, которое он ей подарил, такую несчастную и одинокую, вдруг услышал в ее спокойном голосе тоску и сдавленную мольбу, что неожиданно для себя произнес: «А может, и приедем. С женой посоветуюсь и перезвоню». Оставил себе узенький мосток для отступления, но жена не устроила истерики и не стала надувать губки и верещать, что хочет в Ниццу, например, а не в заснеженную дыру в сотнях километров от Москвы, она просто сказала: «Мне все равно куда, лишь бы с тобой». Иван даже тогда подумал, что странную он какую-то статусную красавицу себе в жены выбрал, нетипичную, непритязательную какую-то. Может, даже она его и любит? Чем черт не шутит?