Иван – дурак

   Волосы парня неопределенного, русо-серого цвета, напоминающие шерсть лающей псины – светлее, разницей в дневном освещении и бледном свете фонаря. Любой, кто видел хоть пару фильму за последний десяток лет, знает об оборотнях, и знает, что не стоит ждать от них хорошего. Ваня осматривается, выискивая взглядом что-нибудь потяжелее, но, как назло, даже их бейсбольную биту Лешка утащил в мастерскую.

– Как ты попал сюда? – он спрашивает.

   Парень пожимает плечами, как на самый очевидный вопрос; или так, словно его забавляет создавать неловкие ситуации. Он небрежно машет в сторону окна в ответ.

– Через окно. Залетел.

– Собаки не летают.

– Да ну? Уверен?

   Ване совсем не хочется с ним спорить, и он закрывает окно, на всякий случай. Только теперь он вспоминает, что стоит перед ним в одних семейниках, и идет к шкафу – из-за оборотней он точно не собирается отменять свой обед. На полках он находит и натягивает то ли свои, то ли лешкины джинсы и футболку с ярким рисунком. В разгар дня от раскрытых окон тянет теплом, и Ваня раздумывает, но всё-таки достает свою новую куртку – может похолодать к вечеру, может найти кто-нибудь, пока его не будет.

– Где Гришка? – уточняет зачем-то Ваня, сам прекрасно зная, где тот может быть.

– Ушел куда-то. Звонил по телефону, говорил что-то про розетки и люстры.

   Проблем с клиентами у Гриши нет, несмотря на его угрюмый характер – видимо, отсутствие дружелюбия отлично компенсируют прямые руки. Иногда он брал Ваню с собой, помогать с тяжелыми дверьми или сборкой мебели, но ни на что сложнее Ваня оказался не способен. Признаться честно, Гриша самый унылый, но самый толковый член их мужской семьи, неудивительно, что днём он работает. Вот отец – совсем другое дело, он редко просыпается до вечера.

– А батя?

   Парень снисходительно вскидывает бровь, одновременно изображая презрение и сочувствие, но не выглядит особенно удивленным.

– Второй ушел тоже, если ты о нём, – говорит он. – Но это был не твой отец.

   В первый миг у Вани нет слов, чтобы ответить на этот бред, и ему хочется ударить парня сильнее, чем когда он только его увидел. Как и тогда, под рукой не находится ничего подходящего, и он делает грозный шаг к лешкиной кровати, но не замахивается.

– Что ты несешь.

   Угроза в его голосе не действует, и парень только снова безразлично пожимает плечами.

– Ну не верь, если не хочешь. Мне-то что.

   Он говорит об этом как о сущем пустяке, не стоящем упоминания – цокает языком, закатывая глаза, будто Ваня сам прицепился к нему с глупостью. Он делает всё, чтобы злить еще больше, так откровенно, что Ваня теряется и спрашивает спокойнее:

– Почему ты это сказал?

– Потому что это правда. Никто в этом доме тебе не родственник. Если тебе интересно.

   С отцом у него никогда не складывались отношения – еще бы, ни у кого из братьев не складывались, но и Леша, и Гриша всегда были ему самыми настоящими братьями. Из тех, с которыми можно не разговаривать неделями, драться до синяков, но у которых можно одолжить последнюю рубашку. Ваня всегда был уверен, что они похожи, особенно с Лешкой. Он подходит к зеркалу, пристально рассматривая своё отражение и пытаясь вспомнить, такой ли у братьев, картошкой, нос, такие ли глаза и брови. Ни в чем уже нельзя быть уверенным, но и глупо на веру принимать слова лопоухих волшебных животных.

   Ваня вздыхает и решает подумать об этом позже; как можно позже, нескоро, как никогда.

– Ты не уйдешь, да? – спрашивает он обреченно, с теплящейся надеждой.

– Не-а. Куда же я уйду. Теперь я с тобой, – хмыкает тот, спрыгивая с кровати. – Друзья навек.

   Ростом он ниже и еще более тощий, чем показалось сначала. Несмотря на раздражение, Ване вдруг становится почти стыдно за свою злость, и он спрашивает примирительно:

– Как тебя зовут хоть?

– Да как хочешь. Можешь сам придумать мне имя.

   Стыд пропадает тут же, вновь уступая место злости. Даже с тройкой по истории, Ваня точно уверен, что рабство в их стране отменили. Желание общаться дружелюбнее пропадает вместе со стыдом, и, не говоря больше ни слова, он берет куртку и идет к выходу. В коридоре он задерживается, чтобы надеть кроссовки, а, подняв голову, видит перед собой облезлую серую псину. Та сидит напротив, заинтересованно подрагивая хвостом, и Ваня глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться. Не оставлять же в доме собаку.

   Машина и куртка слишком крутые, не могло обойтись без подвоха.

   ***

   Тетя живет всего в нескольких домах от них, но голод отступает перед раздражением. Пару раз за короткую дорогу Ваня всерьез думает развернуться и пойти назад, и только непринятие позорного бегства заставляет его дойти до подъезда. Рядом с ним деловито бежит собака, то и дело бросаясь на ближайших голубей, бегая по кругу, но неизменно возвращаясь. Ваня честно пытается не пустить псину в теткин подъезд, но та проскальзывает у него между ног и ждет уже у лифта.