Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное

Насыщенность мудрыми и злободневными мыслями в романе колоссальна, и все их даже не перескажешь. Но есть насущная необходимость процитировать два отрывка столь же полно, как и сокрушение о науке. Они показывают, насколько ясно Ефремов осознавал тенденции окружающей действительности, диалектически совмещая в себе уникально тонкого философа-мечтателя и трезвого реалиста.

«Борьба с элементами садизма – очень серьёзное и важное, но в то же время и тонкое дело. Чаще всего мещанин, ущемлённый в своих эгоистических поползновениях, мстит за это всем, кто попадает от него хоть во временную зависимость. Завистливый негодяй, причиняя зло и горе всем, кому может, пытается так уравнять себя с более работящими и удачливыми людьми.»

«Однако многое изменилось даже с тех пор, как я начинал свои первые экспедиции, – сказал Андреев. – Ушли в прошлое отсутствие запоров в деревнях, старые, покинутые, но нетронутые часовенки на русском Севере, древние надписи и изваяния на степных холмах. Теперь почему-то немало людей старается сокрушить, разбить, испакостить не охраняемые ничем, кроме благоговения к человеческому труду и искусству, вещи, до сей поры стоявшие сотни лет.

– Всё тот же признак антисоциальной повреждённой психики, о котором я только что говорил, – сказал Гирин, – чем дальше, тем больше он усиливается, не только на Западе, но уже и на Востоке. Всё чаще случаются взрывы самолётов в воздухе, стрельба по невинным ни в чём случайным прохожим, дикая расправа со старинными произведениями искусства, составляющими славу народа…»

Напомним, речь идёт о высказываниях полувековой давности! Нынче описанное стало обыденной повседневностью, рутиной жизни и новостных выпусков со всего света – и нашей родины… На что-то уже и не обращается внимания, настолько мы отвыкли жить в людских условиях. Для всех, кто хотел бы отыскать своеобразный «золотой век» в советском прошлом, придётся признать: корни гнева нынешних россиян, разобщённых внешне и внутренне, лежат за пределами «лихих девяностых» или «предательской перестройки». Уже во времена Ивана Антоновича чередой шли процессы, спустя поколение приведшие к развалу страны…

И по-прежнему (пожалуй, даже ещё более актуальной) остаётся идея создания «дружеских союзов взаимопомощи», как их назвала Сандра. Сейчас их называют горизонтальными связями в обществе, и они никак не взаимодействуют с авторитарной вертикалью отчуждённой власти. Вспомнив же образ, пронесённый Ефремовым через весь роман, можем констатировать: вертикаль и горизонталь должны войти в одну плоскость, создать диалектическую структуру системы координат с вектором устремлённости к общему благу и всё повышающейся планкой ответственности и самодисциплины каждого человека, семьи, круга друзей…

«Витаркананда поднял руки к горам, как бы сгоняя их воедино широким жестом.

– Ещё бесконечно много косной, мёртвой материи во вселенной. Крохотными ключами и ручейками текут повсюду отдельные Кармы: на земле, на планетах бесчисленных звёзд. Эти мелкие капли мысли, воли, совершенствования, ручейки духа стекают в огромный океан мировой души. Всё выше становится его уровень, всё неизмеримее – глубина, и прибой этого океана достигнет самых далёких звёзд!»

Глава девятая. Мудрость (1963–1972)

Создать самого себя. Как это понимать? Мне кажется, что так – приобрести свои взгляды на любое явление в жизни и своё отношение, основанное или на личном опыте, или, что также очень важно, на глубоком продумывании и прочувствовании опыта мировой культуры. Приобрести мудрость, которая не есть только знание, а «чувство-знание», которая даётся больше страданием, чем радостью, часами тоскливого раздумья, а не мгновеньями победной борьбы.

И.А. Ефремов

Если бы так удавалось – писать каждый день,

Понемногу. По несколько строчек…

И – свободно. Писать, забывая про буквы,

не помня ни мыслей чужих

и ни правил.

В.Д. Иванов

Тернистый путь «Лезвия…»

Белый пассажирский теплоход неспешно, но неуклонно рассекал надвое гладь Волги, лёгкие волны убегали от кормы к далёким берегам. Берега словно струились назад, и только гордые вертикали деревенских колоколен отмечали пройденные километры. Свежий май оставался позади, уступая место жаркому июню.