Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное

«Интересно, что “Молодая Гвардия” до сей поры мне не перевела “одобрения” – 35 %. Якобы бумага затерялась где-то на столе у директора… а я уже подошёл к самому краю своих сберкнижечных возможностей. Затем ещё номер – якобы не хватает бумаги, и они хотят дать тираж 65000 – это даже в магазины не попадёт. Но как будто теперь собираются 115 – в общем, всё время что-то неясно, что-то крутится, и не поймёшь, главное, в чём же суть. Вообще, на опыте “Лезвия” пришёл к заключению, что писательство в нашей стране – дело выгодное лишь для халтурщиков или заказников. Посудите сами – я ведь писатель, можно сказать, удачливый и коммерчески “бестселлер”, а что получается: – “Лезвие” писал с середины 1959 года, т. е. до выхода книги пройдёт без малого 5 1/2 лет. Если считать, что до выхода следующей, мало-мальски «листажной» повести или романа пройдет минимум ещё два года, ну в самом лучшем случае – полтора, то получается семь лет, на которые растягивается финансовая поддержка от “Лезвия”. Если всё будет удачно, то “Лезвие” получит тройной гонорар (журнал + 2 издания) за вычетами, примерно по 8500, т. е. в итоге – 25 тысяч. Разделите на семь, получите около 300 рублей в месяц, поэтому если не будет в ближайшее же время крупного переиздания, то мой заработок писателя (не по величине, а по спросу и издаваемости) первого класса оказывается меньше моей докторской зарплаты – 400 р. в мес., не говоря уже о зав. лабораторской должности – 500 руб. Каково же меньше пишущим и менее удачливым или издаваемым – просто жутко подумать.

В итоге – если не относиться к писанию как некоему подвигу, но и не быть способным на откровенную халтуру и угодничество – не надо писать, а надо служить. Как ни странно, это сейчас даже почётнее, а то писателя всяк считает своим долгом критиковать, ругать, лезть с советами. Видимо, что-то надо правительству предпринимать с писателями, иначе будет как в Китае. Я слыхал, что в Польше была стычка писателей с правительством, и писатели выиграли кое-какие преимущества. У нас это не в моде, и потому руководители культуры должны проявить разум, пока не поздно. Вот какие экономические рассуждения. Они не означают, конечно, что я вознамерился возвратиться в науку, но трезвое представление о действительности никогда не мешает»[267].

Только в августе 1964 года Ефремов подписал сверку «Лезвия бритвы» в печать. Отзывы на журнальную публикацию продолжали идти. Он был готов ко всему: и к тому, что книгу будут неуёмно хвалить, и «лаять воровскими словами». Неожиданным оказалось то, что автора приняли за посвящённого йога. Некоторые прямо просили стать для них Учителем, Гуру. Иван Антонович писал:

«Отношения ученика и учителя в наше время почти невозможны, не только в глубоком индийском смысле, но даже в науке, так, как сорок лет назад, я был учеником академика П. П. Сушкина. Теперь под словом “учёный” разумеют исследовательского работника, скорее инженера, чем собирателя знаний прошлого, больше заинтересованного в собственном успехе и удачном решении той или другой задачи, чем в познании окружающего. Это одна сторона. А другая – жизненно важный совет учителя ученику – это столь тонкое и сложное дело, что для этого оба должны находиться в постоянном общении, понимая друг друга с полуслова и зная все обстоятельства. Без этого совет, данный по письменному запросу, немногим больше стоит, чем предсказание, вытащенное попугаем на шарманке. Правда, иногда это немногое, брошенное на чашку весов судьбы, может сыграть решающую роль, но всё же элемент случайности слишком велик»[268].

Почтальоны приносили письма мешками. Иван Антонович старался внимательно прочитать каждое, откладывал те, на которые хотелось ответить. Думалось: в наше трудное время нельзя сгоряча судить и рубить, но если встречается хоть крупица чего-то светлого, надо вызволять и сберегать её.

В 1957 году началась переписка Ефремова с молодым моряком Борисом Устименко, в первом письме которого он словно бы узнал давно прошедшие дни и самого себя – юного, мечтательного, ищущего свой путь. Переписка продолжалась пятнадцать лет – за это время Иван Антонович написал Борису, ставшему журналистом, пятьдесят два послания – письма, открытки и телеграммы[269], помогал всем, чем мог: посылал деньги на дорогу, вместе с Таисией Иосифовной покупал отправлявшемуся на Дальний Восток моряку рубашку, тарелки и подобные мелочи. Всегда был готов помочь спокойным, мудрым словом. Иногда, впрочем, и жёстким! Обнаруживая при этом знание реальной жизни и нетерпимость ко всякого рода мещанству.