Читаем Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное полностью

«Вы очень болезненно воспринимаете удары жизни, потому что ещё очень эгоцентричны и суди те только от себя… Поэтому закономерная диалектика жизни – «где сила, там и слабость, где слабость – там сила», или «хватая одно, Вы обязательно теряете другое» – эти простые положения не поняты, не прочувствованы, и всякая утрата кажется навсегда, ошибка – вечным стыдом, ошибка друга или любимой – отвращающим Вас позором. Так и рубите Вы жизнь на прямоугольные куски, стараясь отделять правильное от неправильного, мучаясь из-за того, что оно почти неуловимо, ещё не чувствуя, что правильное сейчас, сию минуту, может через час обернуться издевательством…»

И даже в самых житейских советах Ефремов верен себе – он видит мелкую деталь не саму по себе, но частью некоего целого. И раскрывает суть произвольных, казалось бы, предпочтений.

«Поразила меня Ваша жалоба, что свадьбу нельзя как следует справить, и Лариса вследствие этого совсем упала духом (очевидно, это Вы ей внушили?). Для меня это прозвучало немыслимой чепухой (простите за прямоту, но ведь я всегда так писал Вам) и деревенщиной. Не говоря уже о нашем поколении, вся наша молодёжь кругом – Аллан, Славка с Андреем, другие, которых Вы ещё не знаете, никаких свадеб не справляли, регистрировались, выпивали бутылку шампанского, и дело с концом. А в последнее время заселившая город деревня стала справлять свадьбы, чтобы было всё как у людей, (ненавижу эту формулу) – залезают в долги на пять лет, чтобы разношерстное сборище в полсотни человек жрало, пило, ругалось, блевало, обсуждало жениха и невесту и недовольное расходилось, чтобы более никогда не встретиться. Большей чепухи для интеллигента немыслимо придумать. Свадьба всегда дело интимное, куда допускается лишь малое число близких друзей, и уж никак не повод для жранья и пития. Я навалился на это замечание о свадьбе, потому что оно кажется мне тревожным симптомом некоего духовного одичания славного моряка, книжника и романтика, пусть немного нелепого, пусть донкихотствующего, но именно такого. А этих других – их много. К сожалению, и мой собственный сын, съездив два раза за границу (он только что вернулся из Сирии), стал забывать про книги и всё чаще говорить насчёт барахла! Конечно, это век такой, и окружение влияет, но всё же чем меньше этому поддаваться, тем лучше. Иначе легко попасть в нелюди, а оттуда обычно не выбираются.» (Устименко, 4.06.1968)

Не обходил он стороной и национальный вопрос. Как тяжёлое пророчество звучит это сейчас, но ведь Ефремов писал о том, чему был современником, давал советы на злобу дня!

«Сядьте спокойно, имея впереди несколько свободных часов. Сосредоточьтесь, повторяя какую-нибудь однообразную фразу, ну, скажем, «тат твам ази» или «ом мани падме хум», дышите размеренно, глядя на какой-нибудь неотвлекающий предмет. Когда совсем успокоитесь, взвесьте всё происшедшее с времени Вашей высадки на сушу и оцените истинные достижения и кажущиеся – тогда увидите, что стоит, а что нет.

Возможно, я ошибаюсь, не зная Киева, но мне показалось, что Вы сделали ошибку, бросив якорь в этом городе, который пользуется плохой репутацией среди других крупных городов российских. Не говоря уже о национализме, не годящемся для настоящих людей, тут собрались жёсткие и хваткие люди, облюбовавшие его уже потому, что столица и с самолучшим климатом из всех столиц.

Москва – при всех её дефектах – всё же – широка, Минск – уютен, деловит и с самыми хорошенькими девушками. Ленинград – хотя и истребил свою прежнюю интеллигенцию, но по традициям пока ещё оснащён культу рой, да и по обстановке всех лучше. Даже, может быть, Одесса и то – легче в смысле жизни и человеческих отношений. А Киев – душнее всего!» (Устименко, 20.02.1967)

С 1964 года Ефремов переписывался с Галиной Яремчук, девушкой, которая прислала ему свои рисунки к «Туманности…», и её мамой, Аделаидой Александровной Ситанской. Иван Антонович выписывал ей в подарок журнал «Художник», помогал в выборе жизненного пути, был строгим критиком её новых работ. И неизменно подбадривал, уверял в её способности преодолеть встречающиеся тяготы взрослого пути.

Галина стала автором экслибриса, который украсил книги домашней библиотеки Ивана Антоновича.

У Нади Рушевой есть рисунок, на котором несколькими точными линиями изображён доверчиво-серьёзный кентаврёнок. Если есть кентавры, то у них должны быть и дети! Галина Яремчук продолжила эту шуточную греческую тему – она нарисовала кентавриду, кентаврессу – девушку-кентавра, которая словно потягивается, едва проснувшись. Линию длинных волнистых волос продолжает пышный лошадиный хвост. Надпись стилизована под древнегреческие буквы: «Из книг Ивана Ефремова».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное