Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное

Речь о кольце времени не случайна. Ефремов начал с древности и ею же закончил, словно соединив этим большой и безымянный палец в характерном жесте индийских и русских подвижников.

Известный писатель Е. И. Парнов писал: «Однажды Иван Антонович Ефремов – это было уже незадолго до его смерти – подарил мне зелёный от древней патины обломок буддийской статуи. Изящная бронзовая рука, пальцы которой соединились в фигуру, известную как “колесо учения”. ‹…›

– В такой вот круг замыкаются наука и искусство, – сказал Ефремов»[333].

В такой же круг замыкаются пространство и время. И только человеку дано преодолеть его.

Кому много дано – с того многое спросится. Таис получила в дар от природы совершенное сильное тело, чувство ритма, музыкальность и талант танцовщицы. Щедрый дар, однако, влечёт за собой обязанность служения: направлять его можно лишь на душевное и духовное обогащение других, в противном случае он иссякнет. Так дар превращается в судьбу. «Четвёртая харита» неизбежно должна вдохновлять художников, поэтов и музыкантов, служить моделью скульпторам.

Тема поиска красоты, воплощения её в искусстве пронизывает всё творчество Ефремова. Впервые она вспыхивает в рассказе «Эллинский секрет», ярким арпеджио взвивается в повести «На краю Ойкумены» и сияющим аккордом звучит в «Каллиройе». Углублённо разрабатывается в «Тамралипте и Тиллоттаме», завораживает нас танцем пре-красной эпсилонянки и Чары Нанди в «Туманности…», красной нитью проходит через «Лезвие бритвы» – от деревянной статуи Анны в первой части до создания индийской «Анупамсундарты». Своего апофеоза тема достигает в последнем романе Ефремова: нам действительно трудно представить себе количество художников и скульпторов в Элладе, их значение в общественной жизни.

Беседа о женской красоте в мастерской Лисиппа выявляет взгляды греческих скульпторов и индийских гостей, которые видят в Таис и Эрис сочетание совершенства души, тела и танца. Общность представлений о красоте у народов разных стран ведёт к пониманию общности культур и глубокому восприятию Крита – легендарной прародины индийцев и многих народов Азии и Финикии.

Но в первоначальной редакции романа есть не только беседа о красоте. Во многих изданиях старательно вырезался важнейший эпизод, предваряющий танец со змеёй в храме Эриду. А именно – посвящение Таис и Эрис в тантру.

Незадолго до этого молодой скульптор Эхефил, ваявший Эрис, воспылал страстью к модели. Эрис откликнулась на страсть телом, но в сердце осталась безучастна.

«– Ты погубила его, халкеокордиос (медное сердце)! – резко сказала афинянка, гневно глядя на чёрную жрицу. – Он не может теперь продолжать ваяние.

– Он губит сам себя, – безразлично сказала Эрис, – ему нужно лепить меня, точно статую, сообразно своим желаниям.

– Тогда зачем ты позволила ему…

– В благодарность за искусство, за светлую мечту обо мне!

– Но не может большой художник волочиться за тобой, как прислужник!

– Не может! – согласилась Эрис.

– Какой же для него выход?

Эрис только пожала плечами.

– Я не прошу любви!

– Но сама вызываешь её, подобно мечу, подрубающему жизни мужей.

– А что велишь мне делать, госпожа? – тоном прежней рабыни спросила Эрис. Афинянка прочла в её синих глазах печальное упрямство. Таис обняла её и прошептала несколько ласковых слов. Эрис доверчиво прижалась к ней, как к старшей сестре, утратив на миг богинеподобный покой. Таис погладила ей буйную гриву непослушных волос и пошла к Лисиппу.»

Проблема порабощения страстью – первая на пути дисциплины чувств, очеловечивания собственной души, сотворения из внутреннего хаоса внутреннего же космоса. Эхефил обуян страстью к Эрис, его духовная выстройка недостаточна. Эрис – иной полюс, она бесстрастна, но отчуждена. Таис, казалось бы, гармонична, но и она отравлена – её чувство к Александру вовсе не любовь, это духовная ревность о том, что он превосходно обходится без неё, что он – достойнейший из мужчин – ушёл своим путём, без неё, достойнейшей из женщин. Индийцы, искушённые в интроспекции, это почуяли вперёд самой гетеры. И предложили свою помощь, сами будучи восхищены её женским совершенством.

Жрец тантры рассказал легенду о том, как мастер укротил безумную якшини – символ женского вожделения. И предложил Таис пройти обряд посвящения с ним.

«Слушая жреца, Таис вдруг с изумлением, граничащим с испугом, поняла, что индиец ничего не говорит, а у неё в мыслях, подобные словам, рождаются образы происходящего при царском дворе. Безумная якшини вошла в неё, огонь дикого желания поднялся по ее спине, туманя голову, расслабляя колени. Усилием воли стряхнув наваждение, афинянка резко спросила:

– Не понимаю, какое отношение имеет ко мне эта сказка?

– Легенда лишь отражение тайной истины. И ты не якшини, а высшее создание. Неужели ты испугаешься испытания и познания великой силы, о какой, я ручаюсь, ты не имеешь представлении. Я полагаю, редко кто так полно создан для Тантр, как ты и, пожалуй, она, – он показал на Эрис. – Ведь не боюсь же я тебя, хоть подвергаюсь немалой опасности.

– Что за опасность?