В эросе идёт взаимопроникновение не только тел, но и душ, и духовных средоточий. И взаимная передача этой информации. Эрос, каким бы жёстким он ни был – это со-чувствие, а не «дальше, выше, сильнее» безотносительно к половой силе партнёра. Индийцы были экстрасенсами, психически гораздо могущественнее Таис и Эрис. Поэтому, скорее всего, жрец добровольно принял в себя страшные кармические изломы женщины, которую посчитал достойной.
Если у молодого скульптора, влюбившегося в образ Эрис, было роковое влечение и его излечили интенсивным сексом налитые безличной женственностью жрицы любви, то в случае самой Эрис мастер тантры облегчил её роковую великую судьбу, пожертвовав собой. Тантра – лишь путь, а цель – любовь. Недаром в последних главах чёрная красавица проявляет себя совершенно по-новому, поднимаясь до сопереживания путям всего человечества: «Слабые молят о чудесах, как нищие о милостыне, вместо действия, вместо того, чтобы расчищать путь собственной силой и волей. Бремя человека, свободного и бесстрашного, велико и печально. И если он не стремится взвалить его на бога или мифического героя, а несёт его сам, он становится истинно богоравным, достойным неба и звёзд!»
Здесь мы видим перекличку со словами Вир Норина в уже написанном на тот момент «Часе Быка»: «Мы выше богов Индии». Но все боги – внутри нас, это архетипы, первоформы нашей души, возникшие на месте безальтернативных механистических инстинктов. Архетипы подразумевают пространство психики, пространство мифа, внутри которого действует точка Я, герой – человек.
Это эпично. Но эпический дар – не орешки в сахаре. Знание не только вдохновляет, но и опаляет, потому что его нет вне подвижничества собственной жизни. Это тяжкое испытание. Стрела Аримана закольцовывает пространство подвига, рождая безальтернативность трагичности эпоса. «Сможешь ли выйти из ряда вон, сесть на электрический стул или трон?» – это страшная программа тысячелетий. Потому что трон – это тот же электрический стул, только увитый цветами и усыпанный лживым золотом. А «под каждым, слышите – под каждым цветком скрывается змея».
Но задача человечества, поставленная Ефремовым – стать выше богов Индии, подняться над этой игрой, сохранить эпичность экзистенции, но разомкнуть кольцо всевластия слепой материи, ведущее к смерти.
Можно описать происшедшее и в образе внутрипсихического парада планет, когда энергия сверхсистемы может беспрепятственно втечь в низшие по размерности системы через зыбкую во времени шахту, канал, акупунктурную точку. Это ведь тоже нуль-пространство – точка изживания старой кармы и рождения новой судьбы.
Словами Таис Ефремов говорит нам о краеугольной категории эстетики, сплавляемой с этикой – понятии Прекрасного: «Без него нет душевного подъёма. Людей надо поднимать над обычным уровнем повседневной жизни. Художник, создавая красоту, даёт утешение в надгробии, поэтизирует прошлое в памятнике, возвышает душу и сердце в изображениях богов, жён и героев. Нельзя искажать прекрасное. Оно перестанет давать силы и утешение, духовную крепость. Красота преходяща, слишком коротко соприкосновение с ней, поэтому, переживая утрату, мы глубже понимаем и ценим встреченное, усерднее ищем в жизни прекрасное».
Предупреждение об искажении прекрасного звучит особенно актуально в нашей стране сейчас, в начале XXI века, в эпоху постмодернизма, который стремится разъять целостность любого образа. Ещё одно предупреждение этого же рода – о низведении таинства любви до фиглярства, базарного зрелища. Любовь мужчины и женщины – великий дар богини-матери, возносящий человека до служения высшему. Нарушение завета молчания, привычка смотреть на женщину как на добычу ведёт к утрате способности ощущать любовь как величайшую драгоценность, к низведению чувства, равняющего человека с богами, на уровень похоти.
Ефремов прослеживает жизнь Таис от сияющей юности до уверенной мудрости. Во время написания романа он постоянно обращается к мысли об автобиографии, внутренним взором отмечая границы своей жизни – юности, зрелости и мудрости. Отточены и универсальны формулировки.
Делосский философ считает страсти и желания, обуревающие человека в юности, преходящими знаками его силы.
Лисипп говорит Таис о её зрелости: «С каждым годом ты будешь отходить всё дальше от забав юности. Шире станет круг твоих интересов, глубже требовательность к себе и людям. Обязательно сначала к себе, а потом уже к другим, иначе ты превратишься в заносчивую аристократку, убогую сердцем и умом…». Происходит перекличка с диалогом Фай Родис и Таэля о высших ступенях восприятия и самодисциплины, когда думаешь прежде о другом, потом о себе.