Иван Грозный

Грюнвальдская битва на некоторое время ликвидировала эти счеты. Принужденные в следующем году в Торне принять условия мира, по которому сокращались их прусские владения, рыцари почувствовали, что им и в Ливонии угрожает то же самое польско-литовское соглашение, которое они пытались разрушить, а союз с Москвой был лишь мечтой отдаленного будущего. А теперь нужно было оказать сопротивление усилению московского влияния в Ливонии. В 1483 г. было заключено перемирие между воюющими, но прежде чем истек срок его, русские начали строить у устья Наровы, на восточном берегу, Ивангород, свою Нарву, угрожающую тевтонской, расположенной на другой стороне.

В то же время орден переживал состояние разложения в своей внутренней организации, чему оказала большое содействие реформация, особенно после перехода на ее сторону Альберта Бранденбургского, бывшего гроссмейстером с 1510 г. В 1525 г., когда после одной неудачной войны Альберт признал над своим секуляризованным государством сюзеренитет Польши, Ливония на Вольмарском ландтаге обнаружила подобное же намерение. Но у главы ливонских рыцарей Вальтера Плеттенберга не хватило на это решимости. В то же время протестантство распространялось из городов с неудержимой силой, потрясая устои братства, проникая даже до епископских дворов и оставляя в стране только внешность католических установлений. Страна впала в анархию. Катастрофа была неизбежна. В 1554 г. преемник Плеттенберга Фюрстенберг заключил союз с Москвой. Но в 1557 г., несмотря на обнаруживаемое им презрение к Польше, он должен был явиться в Позвол к королю Сигизмунду-Августу и заключить с ним оборонительный и наступательный союз против Москвы. Тогда стало ясно, что Ливония сделается ареной, на которой соседи будут оспаривать друг у друга свои интересы. Ей уже больше нечего было спасать, даже чести.

II. Ливония XVI века

В немецкой литературе и в народной поэзии того времени подготовлявшееся московское нашествие изображалось как Божие наказание. Страна в то время представляла действительно печальную картину. Орден приходил в полное разорение. Воинственный дух древних рыцарей исчез; его не заменили гражданские доблести. Обязательное безбрачие выродилось в разнузданный разврат. Женщины дурного поведения массами селились у замков; постоянные оргии и выставлявшаяся рыцарями на показ роскошь повергали народ в ужасную нищету. В своей «Космографии», опубликованной в 1550 г., Себастьян Мюнстер из этих пиров и вызываемой ими нищеты создал мрачную, отталкивающую картину. Тильман Бракель Анверский, проповедник того времени, изобразил нравы высшего духовенства, окруженного наложницами и незаконными детьми.

Распущенность тогда была общим явлением во всей Европе. Но одной этой черты недостаточно для объяснения разложения всех местных установлений. Ему способствовали и другие причины. С XII в. Ливония представляла парадоксальное зрелище немецкой колонии, имеющей цель, по примеру греческих колоний на берегах Малой Азии и Сицилии, образование независимого государства без национальной основы. Местное население финского и литовского племени, подчиняясь иноземным господам, наложившим на него тяжелое ярмо, не имело с ними ничего общего – ни языка, ни нравов, ни религии. Обращенное насильно в католичество и принуждаемое затем к переходу в протестантство, оно оставалось индифферентным или враждебным. Здесь отсутствовали устои, опирающиеся на народные массы, и не было связи с метрополией – источником направляющей власти. Император сохранял только номинальную власть над орденом, как и папа над церковью. Централизация и единство отсутствовали. Шла постоянная борьба между светской и духовной властью за владения, границы которых были не определены и постоянно изменялись. Города обнаруживали общее стремление сбросить с себя власть этих соперничавших между собою сил. Везде антагонизм.

Против угрозы нашествия четырех государств – Польши, России, Швеции, Дании – у Ливонии не было никаких собственных средств. Как военная организация, Орден потерял всякое значение, а чтобы набрать армию со стороны, недоставало денег, да их и не могло быть там, где не было желания их платить. Не на что было надеяться и извне. Рассчитывали в момент опасности объявить себя частью Германии, но уже в течение двух веков Ливония из-за высокомерного партикуляризма требовала от Германии признания своих прав и вольностей.

Польша предлагала и даже навязывала свою поддержку. Но происходившие в ней неурядицы и заботы об объединении с Литвой скорее вызывали страх, как перед враждебной силой, чем надежду на безопасность, как союзницы. В 1554 г. Густав I шведский хотел воспользоваться затруднительным положением Ивана во время восточных военных предприятий. Но союз, к которому он склонял Ливонию, Польшу и Литву, не осуществился, он остался один в борьбе с Москвой и должен был в 1557 г. согласиться на сорокалетнее перемирие. Таким образом несчастная Ливония осталась одна лицом к лицу с этим четвертым хищником, у которого не было недостатка ни в побуждениях, ни в предлогах к нападению.