Читаем Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня) полностью

Царь многое знал о повадках папских слуг, знал о них еще по ранее бывшим на Руси сношениям с Ватиканом, а потому и смотрел на все уловки иезуита, как на игру, в которой с выигрышем должен остаться все же он московский царь!

На другой же день бояре начали деловые переговоры с римским послом.

Царь возложил ведение эти переговоров на Василия Зузина, на Романа Пивова и на дьяков Андрея Щелкалова, Афанасия Демьянова и Ивана Стрешнева.

Поссевин сказал, что у него к царю четыре дела.

Первое, - чтобы московский государь с римским папою был, как и прежние государи, "в любви и соединении на много лет".

Второе, - чтобы "все христианские государи были в любви и соединении".

Третье, - "чтобы всем государям христианским стоять заодно против неверных, христовых врагов, - на турецкого и всех басурманских государей".

Четвертое, - папа хочет положить конец пролитию крови между русскими людьми и поляками, "чтобы кровь христианская литися унялась", но чтобы общие силы направить против басурман.

Далее Антоний Поссевин говорил о том, что он приложил по указанию папы большие усилия, дабы склонить на сторону Москвы Венецианское государство.

- Венецианский князь, - сказал Поссевин, - наказал со мною государю вашему, что он с государем вашим хочет любви и соединения против турецкого султана.

Щелкалов спросил Поссевина: о чем же речь шла у него со Стефаном Баторием, в лагере которого он побывал проездом из Рима в Москву?

Поссевин не торопился дать ответ на этот вопрос Щелкалова. Потом, все же, вынужден был подробно изложить свою беседу с королем.

- Король Стефан меня долго держал наедине с собой. Он говорил, что хочет с государем вашим жить в вечном мире. Однако государь ваш не соглашается на его условия перемирия. Король Стефан требует, чтобы государь уступил ему всю Ливонию, а ваш государь настаивает, чтобы ему в Ливонии оставили тридцать пять городов. Король велел передать царю, что он уже не требует денег за убытки от войны.

Щелкалов перебил Поссевина.

- Что требует наш батюшка государь Иван Васильевич, мы знаем. Как ты, посол папы, мыслишь: может ли наш государь уступить королю всю извечную вотчину нашу? Справедливо ли это? По-христиански ли?

Поссевин ответил, лукаво улыбнувшись:

- Его святейшество хочет прекращения пролития христианской крови. Он хочет мира. Для того послан и я. Пускай каждый владеет тем, что имеет. Так думает святой отец церкви.

- Ну, а еще чего хочет святой отец? - спросил Василий Зузин.

- Его святейшество просит государя дозволить нам построить в Москве несколько католических церквей для приезжающих иноземных купцов латинского вероисповедания, - тихо, тяжело вздохнув, произнес он. - Не подобает нашим людям без молитвы и своей церкви дела какие-либо вести.

- О том мы не вольны говорить с тобой, - сказал Зузин, нахмурившись.

Это был высокий, седобородый человек с острым взглядом черных глаз из-под пучков седых бровей. Думный дворянин, в должности суздальского наместника, - он пользовался особым расположением царя.

Видя, что с дьяками да дворянами не сговоришься, Поссевин, соблюдая смиренную уступчивость, высказал пожелание побеседовать лично с самим государем.

Ему было обещано, что об этом доложат царю Ивану Васильевичу.

Царь с нетерпением ожидал у себя во дворце прихода Василия Зузина и его товарищей, чтобы услышать, о чем повел речь папский посол.

Он несколько раз ходил в моленную комнату и там усердно, на коленях, молился о стойкой защите Пскова, о предотвращении новых бед на полях брани.

- Да минует меня чаша сия! - говорил он, обратив свои горящие мучительным возбуждением глаза к иконам.

В приемной дворца уже собрались Зузин и его товарищи, чтоб доложить царю о своей беседе с папским послом. Явился во дворец и один литвин, который хотел что-то доложить государю особо, какое-то тайное дело.

Богдан Бельский, дождавшись, когда царь кончит молиться, доложил ему о Зузине и его товарищах.

Иван Васильевич велел ввести их всех в свою рабочую комнату.

Зузин и сопровождавшие его дворяне и дьяки низко поклонились царю. Затем Зузин и Щелкалов передали дословно переговоры с Антонием Поссевином, а также и его просьбу о беседе лично с государем.

Иван Васильевич задумался, выслушав послов.

- Да! - вздохнул он. - О дальнейшем поразмыслю. Буду совет держать с царевичами и ближними боярами. А теперь идите.

Бельский ввел литвина, дородного парня с открытым, смеющимся молодым лицом.

- Ну, говори, что знаешь?

Литвин стал на колени. Царь Иван велел ему подняться.

- Великий государь, подслушал я разговор папских людей на их дворе... Король сказал в Вильне Антонию Поссевину: "Государь московский хочет обмануть святого отца. Видя угрозу над собой, рад все обещать: и соединение вер и войну с турками. Но меня не обманешь. Иди и действуй - не противлюсь. Знаю только, что для выгодного и честного мира надобно воевать. Мы будем иметь его. Даю слово!" Поссевин благословил короля "на дела, достойные героя и христианина" и поехал к вашему величеству. А король, будто бы, тут же и двинулся ко Пскову. Папские люди говорят, что Псков будет взят. Они радуются этому...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза