Читаем Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня) полностью

- Господи, прости меня, ропщу я... Возношу тебе, Христу и царю, жалобное слово свое, изнемогая от великих напастей! Для чего поражал ты меня столькими бедствиями с того времени, как я увидел свет? Для чего я принял столько горестей и на суше и на море, от друзей и от врагов, а ныне и от детей? Как львы, обступили и, как псы, лают на меня. Какие жалкие вести с востока и с запада! И где отрада?

Чувствуя, как слабеют его ноги, Иван Васильевич опустился в кресло.

VII

Синие, медведеобразные облака, наплывая одно на другое, медленно слоились в вышине... Дул теплый, южный ветер. Древнюю Покровскую башню облепило присмиревшее вдруг воронье. В окрестностях Пскова наступила необычайная тишина.

Целые сутки псковитяне от мала до велика на ногах. Прискакавшие накануне разведчики-гонцы донесли воеводе Петру Ивановичу Шуйскому: Стефан Баторий, овладев городом Островом, во главе стотысячного войска идет по дороге ко Пскову.

Псковитяне этим известием не были застигнуты врасплох. Царь Иван издавна оснащал Псков всяким оружием и укреплял его крепостные стены. Теперь здесь было собрано пятьдесят тысяч пеших воинов да семь тысяч конницы. На стенах по приказанию царя было расставлено множество пушек; в числе их - вновь изобретенные пушечных дел мастерами огромные "Барс" и "Трескотуха".

Утром 25 августа Иван Петрович Шуйский после торжественного богослужения в соборе взял клятву с детей боярских, со стрельцов и граждан псковских, старых и малых, чтоб всем "стоять накрепко, биться с врагом до последнего". Народ целовал протоиерею Троицкого собора Луке крест, которым он осенял собравшихся, восклицая:

- Умрем, но не сдадимся!

Окруженный воеводами, пушкарями и стрелецкими начальниками князь Шуйский осмотрел все укрепления. В места, где находил обветшалость в стенах, сгонял мужчин, и женщин и детей. Они принимались поспешно обкладывать камнем и засыпать землею бреши и плохо защищенные места, как им указывал воевода.

"Окольняя" - внешняя стена раскинулась вокруг города на восемь верст. Шуйский и его воеводы верхом на конях объезжали ее, осматривая, все ли на месте, готовы ли воины к обороне. Первые удары врага обрушатся на эту стену. Она - главная защита города.

Пушкари со стены бодрыми выкриками успокаивали воеводу, перевешиваясь через перила башни, чтобы его приветствовать. Дружною толпою облегая свои орудия, они зорко всматривались вдаль, где должен появиться враг. Кое-где со стены срывалась грустная русская песня, та песня, в которой нет ни отчаяния, ни неверия, но заложено глубокое раздумье над своей судьбой, над страданием родины. Эту песню певали и Илья Муромец, и Добрыня Никитич, и она им придавала еще больше сил для единоборства с врагами, для одоления их.

Пришел час. Дозорные в густых облаках пыли приметили черные, похожие издали на громадных змей, полки Стефана Батория, выползавшие точно из недр земли.

Воевода велел зажечь предместье, и сразу нарушилась тишина.

Загремел осадный колокол. Народ бросился к стенам, вооружившись кто чем мог. Крики воинов, топот и ржанье коней, лязганье железа - все слилось в жуткий, тревожный гул.

Чем ближе подходили вражеские полчища, тем осторожнее, неторопливее были их движения. И вдруг они остановились.

В крепости стало уже известно, из кого состоит Баториево войско. Тут и поляки, и литовцы, и венгры, и немцы брауншвейгские, любчане, австрийцы, пруссаки, курляндцы, были в Баториевом войске и датчане со шведами. Слух о поживе и их привлек сюда.

26 августа 1581 года королевские войска стали бесшумно окружать Псков под грохот орудий всех псковских бойниц. Удары русских пушек заставили вражеские полки податься в леса. Но трудно было укрыться от меткой стрельбы псковских пушкарей.

Произошло явное замешательство в войсках короля Стефана, шедших с такой храброй самоуверенностью к крепости.

В это время незамеченные королевским войском во Псков прискакали всадники, посланные к князю Ивану Петровичу с грамотой от царя. Среди них находился и Хвостов Игнатий. Издали заслышав огневой бой, они решили, что им придется сражаться с неприятельскими воинами, приготовились умереть, уничтожив цареву грамоту, но не сдаваться; однако опасность миновала, и они успели проскочить в ворота крепости беспрепятственно. Королевские стрелки стали осыпать их пулями, когда уже было поздно.

Шуйский принял московских всадников радушно, свел их в баню. Они всласть попарились с дороги, а затем в соборе помолились. После того накормил их воевода обедом в своем шатре. Все время он любовался статным красавцем Игнатием Хвостовым.

- Когда бы польская королева тебя увидела, брат, она Степку-короля прогнала бы, а тебя королем сделала, и войне тогда бы конец! - посмеялся Шуйский, торопливо перекидывая через плечо саблю, чтобы снова идти к своим воеводам на крепостную стену.

Игнатия Хвостова назначили сотником к стрельцам.

- Учитель у тебя хороший был - Никита Васильевич Годунов... Справишься! - похлопал Шуйский его по плечу и быстро вышел из шатра.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза