Иван Грозный. Сожженная Москва

– О! Уже день, ну я и дал!

– Видать, устал дюже.

– То было. Ну что, нашел Курбана?

– Да. Он ждет тебя.

– Где?

– В той комнате, где вчера ты ел и пил кофе.

– Вот как? Где можно умыться?

– Все на лавке, – указал за спину Ризван, – кадка с теплой водой, полотенце, Курбан долго ждать не может.

– Передай, сейчас буду.

Приведя себя в порядок, Тугай направился в большую комнату.

Помощник мурзы, сидя на ковре, пил кофе.

– Салам, Курбан!

– Салам, Осип! Рад видеть, как поживает Михайло?

– Женился на Алене.

– Это на той самой невольнице, что выкупил на рынке?

– Да. И теперь она боярыня.

– Значит, Михайло боярином, вельможей стал?

– Государь чин пожаловал.

– Яхши! Что ты хотел? Извини, времени у меня мало.

– Нужна встреча с мурзой. То можешь устроить?

– Ты знаешь, сколько это стоит?

– Бордак говорил, что за данные с дивана платил десять тысяч акче.

– И мне еще тысяча.

Тугай тут же достал мошну. Он знал расценки, подготовился, передал мошну, уместившуюся в ладони татарина:

– Держи, тут твои деньги.

– Яхши! – проговорил Курбан и, поднявшись, сказал: – Ты жди, Осип, как поговорю с мурзой, пришлю гонца или сам подъеду.

– Добре.

Курбан уехал. А вечером на подворье явился молодой татарин и спросил гостя Ризвана.

Осип вышел к нему.

– Едем, мурза ждет тебя, – кивнул ему гонец.

– Что, прямо сейчас?

– Да, после вечернего намаза. Мы подъедем как раз к его началу. Обождешь.

– Едем!

Хусам вывел коня, Тугай вскочил на него и вместе с гонцом направился к центру города.

Ждать пришлось недолго.

Мурза принял его в своей гостевой зале и с ходу спросил:

– Деньги привез, посланник Бордака?

Осип не стал уточнять, чей он посланник, ответил:

– Да.

– Покажи.

Тугай достал уже большую мошну, и мурза, глядя на нее, кивнул:

– Спрашивай, что хочешь узнать.

– Желаю узнать немногое. Хан и диван не изменили решение весной идти на земли русские?

– Нет!

– Планы остались прежние?

– Да, поход до Козельска, разорение земель орловских, курских, Мценска, Волхова и других, что не далее Козельска.

– На Москву хан идти не собирается?

– И не собирался.

– Большая ли у него рать?

– Крымчаков будет около сорока тысяч, еще к Перекопу подойдут тысячи ногайцев и кабардинцы, всего может быть сто тысяч ратников, а то и боле.

– Хан сам поведет войско?

– Да.

Осипу подали чашку кофе, он сделал глоток и продолжил:

– Девлет-Гирей еще ведет переговоры с Сигизмундом?

– Переговоры идут, но король не пойдет на Русь и на крепости в Ливонии тоже.

– И последний вопрос, мурза, наших много к вам переметнулось?

– О таких не слышал, но они наверняка есть. Другое дело, полезны ли они? Думаю, нет, иначе я бы знал о таких.

– Рахмат (спасибо), мурза! – Тугай допил кофе, поднялся, положив мешочек с деньгами на ковер: – Можешь пересчитать, здесь ровно десять тысяч акче.

– Я верил Бордаку, верю и его товарищу. Обманывать меня вам нет резону.

– Береги себя, мурза, коли тоже в поход собрался. Легким он для вас не будет.

– Я учту твои слова, иди.

Тугай вышел во двор и вскоре, сопровождаемый гонцом, оказался на подворье Ризвана.

А следующим утром, передав Ризвану за помощь сто акче, он уже был в пути на Москву, где его ждали и глава Посольского приказа, и глава Разряда, и боярин Воротынский, и сам государь.

Тугай доложился о результатах встречи с крымским мурзой Щелкалову.

Через две недели после того из Москвы в сторону Тулы по знакомому пути вышла опричная дружина боярина Михайло Бордака и его помощника княжича Парфенова.

Дружина в отличие от обычной рати, по сути, уже вступила в войну с крымчаками.

Глава девятая

Опричная дружина подошла к Туле. Оставалось всего каких-то десять верст, до захода солнца ратники должны были успеть войти в крепость. Несмотря на поход по территории Центральной Руси, порядок выдерживали боевой. Впереди головной дозор из ратников Фомы Рубача, во главе с опричником Иваном Пестовым, следом отряд Луки Огнева, за ним десяток Рубача, уменьшенный на дозорных, после обоз из четырех повозок и в замыкании отряд Якова Грудина. Бордак и Парфенов ехали сразу за головным дозором. Снег сошел недавно, и дорога была тяжелой, приходилось местами уходить на траву прошлогоднюю, там коням идти легче.

– Солнечно нынче, Михайло, тепло, хорошо, – взглянув на небо, заметил Парфенов.

– Да, таких дней десяток бы, и высохла бы грязь, а то замучила, ей-богу.

– Не-е, Михайло, теперь до мая, и то, коли дожди не вдарят, тогда тракты легкими станут. Но ничего, ходили и когда хуже было.

– Слушай, Василь, – улыбнулся Бордак, – а чего ты про дочь князя Бургова Анфису ничего не говоришь? Зимой, на Рождество, вроде как твой отец встречался с Бурговым, а к чему дело идет, молчишь. Али расстроилось все?

– Ничего не разладилось, не расстроилось, – ответил княжич. – Просто родители решили по обычаям и традициям дело делать. А ты ведаешь, как это. Анфиса – моя невеста, а видеть не могу.

– Хочешь сказать, ты, Василь, не видишься с Анфисой? По мне, так никакой запрет не помешал бы.

– Нет, ну тайно, конечно, видимся. В прошлом месяце конфуз вышел, еле позора избежал.

– И что было?

– А надо ли молвить, Михайло? Что прошлое поминать?

– Расскажи, дорога быстрей пойдет.