Иван Грозный. Сожженная Москва

Михайло выехал на дорогу, где его видел дозорный Сашко Сизов, махнул рукой вперед, что означало, коли все спокойно, дозору идти дальше. За головным дозором пошла и дружина.

В крепость вошли через ворота Никитской башни, когда солнце встало над горизонтом. Ратники помолились на ближайшую церковь, проехали через посад или острог к каменному Кремлю, где находился дом воеводы.

Князь Иван Юрьевич Голицын, воевода Тулы, сам решил встретить опричную дружину. Ведал о ней, получив известие из опричного двора заранее.

Бордак подал сигнал остановиться. Он и Парфенов соскочили с коней, подошли к воеводе.

– Приветствую, Иван Юрьевич, – проговорил Михайло.

– И я приветствую тебя, князь! – вторил ему Парфенов.

– Вам тако же долгих лет! Как прошли путь от Москвы?

– Без происшествий, если не считать одну находку, что сделали в десяти верстах от крепости, в лесу.

– Что за находка? – спросил тульский воевода.

– Да вон, в одной из телег обоза лежит. Треба тебе взглянуть на нее.

– Идем, посмотрим, заинтересовали вы меня.

– Поначалу, может, дашь команду разместить дружину на отдых? Треба коней в конюшню поставить, обтереть, напоить, накормить. Баньку для ратников истопить, трапезу приготовить. Рано утром после молитвы и трапезы двинемся далее на Мценск.

– Да, конечно, обождите.

Воевода окликнул слугу:

– Тихон! Подь!

– Тут я, князь!

– Я наказывал приготовить все для постоя дружины, исполнено?

– Знамо, исполнено, князь!

– Тогда займись обустройством ратников и коней. Организуй баню, передай в поварню, дабы сготовили кушанья.

– Слушаюсь, Иван Юрьевич!

После команды прислуге воевода с Бордаком и Парфеновым прошли к телеге.

– Что это? – спросил воевода, завидев свернутый холст.

– Погодь, князь, сейчас увидишь.

Бордак велел возчику развернуть холст.

Ратник, исполнявший обязанности возницы, закрыл тряпицей нос и полез в телегу.

Вскоре труп бабы увидел и воевода тульский. Он подошел вплотную, взглянул в лик убитой и проговорил:

– Вот оно, значит, как, нашлась. – И крикнул за спину: – Приставов ко мне, и губного старосту предупредить, чтобы шел сюда!

Появились приставы. Те же ратники, но состоящие на иной службе, нежели воины городской рати.

– Звал, Иван Юрьевич? – поклонился князю старший из них.

– Звал. Глянь в телегу.

Старший пристав взглянул, вскрикнул:

– Ух ты, твою же ногу об городьбу! Так это же Клавка Корчага, пропавшая осенью!

– Что делать, ведаешь?

– Само собой!

– Давай ко мне Демида с его девой Лидкой. И быстро!

– Слушаюсь!

– Кто эта Клавдия? – спросил у Голицына Михайло.

– Жена одного ремесленника, что проживает в остроге. Осенью ремесленник Корчага заявил, что жена его сбежала с торговцем из Калуги. Она была на сносях, и Корчага сильно убивался от ее поступка, просил возвернуть. Но то и моя обязанность, послал человека в Калугу. Там Клавдии не оказалось. Как и торговца, что назвал Корчага. Тот вообще неизвестен в городе. А разве подобное может быть? Это холопов всех не знать могут, а не торговых людей. Поручили заняться сим делом старосте губному. Усилили поиски, без толку. А она, оказывается, с осени в лесу мертвая. Но ничего, скоро узнаем правду.

– Узнаем ли? Коли кто видел бы, как уезжала баба, – выказал сомнение Парфенов.

– Тогда нечто другое один из ратников городской стражи видел, кое-что подозрительное есть. Осенью Клавдия пропала, а до того Корчага привел на подворье молодую девку, Лидку. Ей восемнадцать годов, сирота, была в услужении московского боярина, который потом, дав вольную, выгнал ее, застав с молодым холопом в амбаре. Она и явилась сюда. Всю историю рассказывать смысла нет, скажу, что по городу пошел слух, будто она девка гулящая, сама же дюже хороша собой. Вот Корчага и прибрал ее. Потом уже другие слухи поползли, вроде как ремесленник спит с нею. Жене-то под тридцать лет было. Долго родить не могла, а тут понесла. И вдруг молодая девка объявилась. Сказывали, скандалы в семье начались. А потом Клавдия исчезла. Вот, – он кивнул на телегу, – нашлась, удавленная и тайно захороненная.

– И что? – спросил Бордак. – Улик против ремесленника, как понимаю, нет?

– Покуда нет. Поглядим, как поведет себя Корчага, а потом строго возьмемся за девку его. Той молчать выгоды нет. Все поведает, коли поймет, что за убийство плаха ей с пытками грозит.

– Пошто не чинил такое следствие ранее?

– Повода не было. Ведь Корчагу жена могла и обмануть, и он мог не знать, что мужик, с кем она бежала, торговец с Калуги, а не с другого города. В общем, была баба и пропала, чего терзать Корчагу? А сейчас – другое дело.

– А что ты молвил о ратнике городской стражи?

– Есть такой, что видел, как осенью, где-то в сентябре, рано поутру ремесленник на повозке из города выезжал. И направился как бы в сторону Москвы. Следствие этому значения не придало, мало ли куда ремесленник поехал? Товар свой сбывать, он обувку разную шил…

Речь князя прервали приставы, что доставили в повозке ремесленника.

Тот вылез, бледный, нервный, заметно было, что не по себе мужику. Его подвели к вельможам. Он тут же поклонился и, сорвав с головы шапку, завопил:

– За что меня приставы схватили, князь?