Иван Грозный. Сожженная Москва

– Слушаюсь. Дела, государь, назревают нехорошие. Султан турецкий требует от крымского хана Девлет-Гирея нашествия на наши земли. К тому же его толкают и местные торговцы «живым» товаром. Не ведаю, как смог продержаться долгое время в проклятой Кафе.

– Ходил на невольничий рынок? – неожиданно спросил Иван Васильевич.

– Ходил, государь, дабы встретиться с людьми татарских вельмож, а опосля и с ними.

– Что там?

– Горе, государь. Оно душит, сковывает тело, рождает ярость, а в бессилии угнетает дюже. Дьявольское место.

– Слышал, там ты себе жену купил?

– Я выкупил женщину с ребенком, не ведая, что опосля полюбится она мне.

– То хорошо. Будьте счастливы.

– Благодарствую.

– Что мурза Азат?

– От него и получил вести.

– Что принято малым и большим диванами в Бахчисарае?

Бордак доложил.

– Значится, весною ждать «дорогих гостей»? – нахмурился царь и несколько раз с силой ударил посохом по камню.

– И частью уже в этом году.

Михайло рассказал о замысле крымского хана и осенью беспокоить русские земли. Подробно доложил, кто из татарских вельмож поведет орды из Крыма, когда поведет, с какой целью. Впрочем, цель была ясна и без объяснений. Любые набеги ордынцев имели одну цель – разорение городов и сел, захват людей в полон. Сейчас идет разведка.

Выслушав посланца и новоявленного боярина, царь проговорил:

– Значит, нынешним месяцем татары пойдут на Новгород-Северский, Рыльск и по рекам Северский Донец, Оскол к Дону?

– Да, государь.

– Поведет рать Галибей, с ним пять мурз, среди которых и твой знакомец, а также осведомитель мурза Азат?

– Да!

– А большой поход назначен на весну, и Девлет-Гирей желает опустошить земли у Козельска?

– Скорее всего и у других городов-крепостей. Попытается взять их.

– О походе на Москву речи не велось?

– Нет!

– Ты вот что, Михайло, ныне же составь подробный отчет о пребывании в Крыму. Все, что узнал, о всех, с кем имел дело, опиши, не упуская мелочей.

– Отчет по тратам я передал Афанасию Федоровичу.

– То не столь важно, – отмахнулся царь. – Важно знать, что замышляют в Константинополе и в Крыму.

– Составлю, государь. Только как передать отчет тебе?

– Завтра утром на подворье к тебе подъедет гонец из опричников, Гордеем зовут. Узнаешь по левой руке, у него нет большого пальца, четырехпалый он. Ему и вручишь. От него же получишь мошну со ста рублями.

– Сто рублей? Я не ослышался, государь?

В те времена это были огромные деньги.

– Не ослышался, ты сэкономил на выкупе невольников гораздо больше. Положенное жалованье ведаешь, где получить.

– Ведаю, благодарствую, государь!

Иван Васильевич распахнул ворот отделанной златом и серебром рубахи:

– Душно тут, не то что в Александровской слободе и даже в опричном дворе. Дух измены давит тут. Не удивился, что принял тебя в Кремле, а не на дворе за Неглинной?

– Не думал о том, государь.

– Потому как треба быть и здесь. Везде треба быть, коли государством правишь. Но все, передашь отчет, подумаю, что делать, а что – нет. Ты покуда из Москвы не выезжай. Возможно, позову. А позвать могу в любое время. И теперь гонец к тебе один – четырехпалый Гордей. Спасибо за службу верную, прощевай покуда.

Царь встал, поднялся и Бордак. Правитель земли руской быстрым уверенным шагом двинулся к тропе и исчез на ней.

Михайло достал платок, вытер выступивший на лбу пот. Глянул на скамью – подарок мурзы остался на ней. Но ништо, подберут. Он пошел к внутреннему двору, где его ожидал десятник Копарь.

Завидев Бордака, двинулся навстречу и, приблизившись, спросил:

– Все?

– Все, – кивнул Михайло.

– Не сказать, чтобы скорым разговор был.

– Тебе-то до этого какое дело?

– Никакого. Держи свою саблю. Идем к башне.

– Погодь! Там, – указал Михайло в сторону тайного дворика, – государь оставил подарок крымского мурзы. Может, с умыслом, может, забыл. Надо бы забрать.

– Не беспокойся, заберет кто надо.

Они прошли к башне, затем подземным ходом к реке. Пошел дождь, поэтому стражники хоронились в арке.

Михайло же, напротив, не стал прятаться, подставил под упругие, холодные капли горячее лицо и воскликнул:

– Хорошо! – после чего двинулся к своему дому.

Калитка была открыта. Он зашел внутрь. Во дворе Герасим и… Алена.

– Михайло! Я так рада, – бросилась она к нему.

– Ты, Аленушка, словно с войны встречаешь, а я всего лишь в Кремле был.

– Ну нет никакого сладу с твоей невестой, Михайло, – проворчал Герасим. – Как ушел, она тут же во двор. Домой заходила тока сына проведать. Ждала дюже.

– Тебе пора к себе, Герасим. Спасибо, что побыл тут в мое отсутствие, завтра о делах поговорим.

– Добро. Покойной вам ночи, молодые! – усмехнулся Герасим и покинул подворье Бордака.

Михайло с Аленой зашли в дом, прошли в опочивальню. Там на сдвоенных широких лавках лежала взбитая перина, поверх простыни легкое стеганое одеяло, две подушки.

– Вот, постелила, как и договорились, на двоих, – смущенно сказала Алена.

– Аленушка! – Бордак крепче, чем во дворе, обнял ее. Кровь ударила ему в голову, и он повалил Алену на постель…

Миловались долго, уснули ближе к рассвету.

А утром Бордак проснулся один. Алена уже хлопотала по хозяйству.

Михайло поднялся, помолился на образа.