Иван Грозный. Сожженная Москва

– Привыкнет, потом объезжу, хороший конь из него выйдет.

– Царь другого не подарил бы.

– Я, Герасим, завтра уезжаю…

– Опять?! – прервал тот хозяина.

– Да.

– Что ж это государь не дает тебе покоя? Столько рати на Москве, а посылают тебя одного!

– Не совсем одного, уходим вместе с княжичем.

– Еще один незаменимый. Странно государь ценит своих верных людей, посылая их на задания, опасные для жизни.

– Ты, Герасим, говори, да не заговаривайся, – повысил голос Бордак. – Деяния государя тока Господь Бог осудить или покарать может.

– Ты не обижайся, но разве я не прав?

– Не прав. Кого бы ты послал на задание, имей в подчинении, скажем, сотню, в которой одна полусотня ненадежных ратников и начальников, три десятка второй полусотни опыта надлежащего не имеют, и тока два десятка в состоянии сделать то, что треба. Кого?

– Понятно дело, – вздохнул Герасим, – последние два десятка.

– Вот так и с нами.

– Но у тебя и жизнь личная должна быть. Дом есть, жена есть, сыночек. А ты все в разъездах.

– Время, Герасим, такое тревожное. Но наступит и такое время, когда спокойно жить будем. Государь Казань усмирил? Усмирил. Астрахань взял? Взял. В Ливонии земли захватил? Захватил. Там теперь ни казанцы, ни астраханцы, ни поляки, ни литовцы норов свой показать не могут. Остается один пес Девлет-Гирей. Вот сбросим его с трона Бахчисарая, и наступит долгожданный мир, а с ним и жизнь покойная, счастливая.

– Когда то будет, Михайло?

– Скоро!

– Ну, коли скоро, – улыбнулся слуга, – то ладно, погодим. Я с конями закончу и домой.

Утром, помолившись и потрепезничав, Бордак с Аленой вышли во двор. Герасим приторочил две сумы к коню для равновесия. Алена со слезами на глазах посмотрела на мужа, обняла его:

– Вновь меня ждут бессонные ночи, сумрачные длинные дни, которым, как кажется, конца нет.

– Хозяйством занимайся, дорогая, сыном.

– Это так, но без тебя очень плохо.

– Мне тоже плохо без тебя, Аленушка, но служба есть служба. Я обязан сполнять наказ государя.

– Я понимаю и все равно… – Она не сдержалась и заплакала.

– Негоже, Аленушка, так печалиться и печалить мужа, – подошла к ним Марфа. – Время пролетит быстро, он вернется, и на подворье опять будет праздник и радость.

Алена поцеловала мужа и, опустив голову, пошла в дом. Глядя ей вслед, Михайло вздохнул, принял от Герасима поводья, вскочил на коня:

– До свидания, Герасим и Марфа, будьте опорой Алене! Коли что, обращайтесь на опричный двор к Малюте Скуратову, но, мыслю, ничего не произойдет.

– Счастливого пути, боярин, и скорого возвращения! – пожелали слуги.

Бордак через открытые ворота выехал с подворья, перекрестившись на образа, окаймляющие ворота, повел коня к подворью Парфенова.

Княжич уже ждал его на улице.

– Запаздываешь, Михайло! Но то понятно, прощаться с женой тяжко.

– Едем!

Проехали Москву, через холмы и мосты вышли на тракт, идущий по прямой.

Нужную рощицу и деревню увидели издали, повернули к ней. На елани стояли две телеги с впряженными в них ломовыми лошадьми, молодыми, крепкими. Рядом возницы, те же опричники, Гордей четырехпалый, чуть поодаль на конях десяток Огнева.

– Приветствую, боярин, приветствую, княжич, – подъехал к воеводам десятник.

– Будь здоров, Лука! Ты один покуда?

– Да, но остальные подъедут скоро.

– Глянем обоз.

Телеги были накрыты прочными, не пропускающими воду пологами из плотной материи, завязанными веревками.

– Как звать, люди? – спросил возчиков Бордак.

– Петро.

– Степан.

– Развяжите пологи, откиньте, поглядим, что положили нам на дворе.

Опричники безоговорочно выполнили повеление.

Осмотром Парфенов и Бордак остались довольны. Как и в прошлые походы, телеги были загружены наполовину, чтобы оставались места и для отдыха всадников, и для перевозки раненых. В загруженной части были одежда, крупы, мука, вяленое и соленое мясо, караваи на первое время. То есть все, что необходимо для выживания в условиях нахождения вне населенных пунктов, из расчета не менее двух недель. Там же лежали пищали, бердыши, дополнительные кольчуги, шлемы с бармицами, колчаны со стрелами, луки. Всего понемногу, но много в рейдах, которые предстояло совершить дружине, и не требовалось. Основное вооружение и защиту ратники несли на себе, на конях.

Парфенов приказал закрыть телеги.

Подошел десяток Фомы Рубача. Опричники смотрелись отдохнувшими, веселыми, перешучивались меж собой, и в то же время было заметно, что они готовы немедля вступить в бой с любым ворогом.

Несколько позже пришел десяток Грудина.

Воеводы собрали десятников, определили маршрут первого дневного перехода в семьдесят верст. Ночной отдых в лесу, в шалашах временного лагеря.