Иван Ильин. Монархия и будущее России

Духовный кризис есть и кризис личности, чему способствует также «сведение человеческой жизни к материальным процессам, материальным мерилам и материальному благополучию. Неверие в силу личной свободы, инициативы и органического, творческого равновесия личной и общественной жизни. Вера в силу механической покорности, диктаториального приказа и запрета; в силу вражды, классовой борьбы, революции, всеобщей бедности и всеобщего унижения»[152].

События последующего времени приводят Ильина к необходимости еще более пессимистических выводов. XX век для Ильина – это «эпоха великой духовной смуты»[153], причины которой философ связывал с кризисом духовных начал в человеке и в обществе. Свою главную задачу он видел в обновлении духовных основ человека «с опытом прошлого в руках и с феноменологической тенденцией»[154], в возвращении к главным и самоценным состояниям человеческой души: ее любви, совести, достоинства, стремления к совершенству.

«Безбожие становится все более и более общечеловеческой опасностью и массовым душевно-духовно увечием; оно прослыло признаком «ума» и образованности, стала модою и кажется людям не гибелью, а достижением…»[155]

Ильин остро осознает утрату человечеством духовного понимания жизни все в большей степени. Сущность современной ему мировой смуты он видит в том, что миром завладевает эпидемия продажности, в котором все становится товаром. Источник человеческих страданий в мире для Ильина состоит не в разном уровне социальной жизни, а в человеческой зависти, из которой, по мнению Ильина, родится доктрина безбожия и безнравственности, прикрываясь понятием равенства. Главным рассадником зависти Ильин называет мировую полуинтеллигенцию. «Полуинтеллигент есть человек весьма типичный для нашего времени. Он не имеет законченного образования, но наслушался и начитался достаточно, чтобы импонировать другим «умственной словесностью». В сущности он не знает и не умеет ничего, но отнюдь не знает, где кончаются его знание и умение. Он не имеет своих мыслей, но застращивает себя и других чужыми штампованными формулами, а когда он пытается высказать что-нибудь самостоятельное, то сразу обнаруживает свое убожество. Сложность и утонченность мира как Предмета совершенно недоступна ему: для него все просто, все доступно, все решается сплеча и с апломбом. Главный орган его – это чувственное восприятие, обработанное плоским рассудком. Духа он не ведает, над религией посмеивается, в совесть не верит, честность есть для него «понятие относительное». Зато он верит в технику, в силу лжи и интриги, в позволенность порока»[156]. Почти за семьдесят лет до Ильина об этом же писал Ф.М.Достоевский. «Полунаука – самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны. Полунаука – это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда. Деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, перед которым все преклонилось с любовью и суеверием, до сих пор немыслимым, перед которым трепещет даже сама Наука и постыдно потакает ему»[157].

Можно отметить также и то обстоятельство, что спустя более чем полвека после смерти Ильина духовный кризис углубляется В современной России, в ведущих капиталистических странах уже не только противники капитализма, но и очень многие сторонники вынуждены признать, что путь бездуховности, эгалитаризма, наживы ведут в тупик, к катастрофе человечества. Для ведущих стран мира положение складывается таким образом, что рост материальных благ одновременно сопровождается утратами в духовной сфере, безверие и бездуховность обожествляет материальные блага. До Ильина об отчуждении человека наиболее подробно и содержательно писал К.Маркс. Одновременно с Ильиным против обесчеловечивания человека в индустриальном обществе выступала экзистенционалистская философия, начиная с Кьеркегора. Но Ильин пишет о духовном кризисе с позиции человеческого правосознания.

В предмет монографии не входит анализ Ильиным причин этого духовного кризиса. Мы останавливаемся на его констатации Ильиным лишь постольку, поскольку он позволяет с возможной степенью полноты исследовать идею монархической государственности именно на фоне духовного кризиса, когда понимание и приятие идеи монархической государственности не может не иметь дополнительных трудностей, ибо главным отличием монархического правосознания как раз и является вера и любовь к духовным предметам в социальной жизни человека.

У Ильина мы не находим принципиально новых путей выхода из создавшегося кризиса. Он настаивает на том, что само христианское понимание мира человеком не усвоено, не осмыслено и не претворено в жизнь.